Голикова С. В.

Традиционное врачевание в повседневной жизни уральского города XIX - начала XX в.

// Уральский город XVIII - начала ХХ в.: история повседневности. Екатеринбург: Изд-во "Банк культурной информации", 2001. - С. 93-107.

В электронном тексте указана нумерация страниц печатного издания: \C._\.

© Голикова С. В., 2001.

Коммерческое использование и распространение в печатном виде, а также размещение в электронных библиотеках и изданиях без разрешения правообладателя недопустимы.

При цитировании и ссылках на данную публикацию указывать:

Голикова С. В. Традиционное врачевание в повседневной жизни уральского города XIX - начала XX в. // Уральский город XVIII - начала ХХ в.: история повседневности. Екатеринбург, 2001. С.__ (http://atlasch.narod.ru/)

\С.93\
Страдания, муки, недомогания были обратной стороной радости и хорошего самочувствия и, следовательно, неотъемлемой принадлежностью повседневной жизни людей прошлого. "Средневековый мир, - писал Ж. Ле Гофф, - был обречен в целом на множество болезней, которые объединяли физические несчастья с экономическими трудностями, а также с расстройством психики и поведения". Самой распространенной и смертоносной болезнью считался туберкулез, встречалась также золотуха, "туберкулезного происхождения". Следующее место занимали кожные болезни - прежде всего проказа. Но и абсцессы, гангрены, чесотка, язвы, опухоли, шанкры, экзема (огонь святого Лаврентия), рожистое воспаление (огонь святого Сильвиана). Не менее многочисленными являлись болезни вызванные авитаминозом, а также уродства. Великое множество слепцов с бельмами или дырами вместо глаз, калек, горбунов, больных базедовой болезнью, хромых, паралитиков. Другую впечатляющую категорию составляли нервные болезни: эпилепсия (или болезнь святого Иоанна), танец святого Ги, "горячечная" болезнь. Тихие и яростные безумства лунатиков, буйно помешенных, идиотов. Плюс бесчисленные детские болезни [1].
Не намного уступает этому "сонму" недугов, собранных со всего средневекового Запада, перечень заболеваний, встречавшихся у жителей одного из уральских городов в середине XIX в. Сохраняя язык оригинала, приведем данные доктора Д. Петухова о "народных болезнях" в "горном" городе Дедюхине: "повальное господство лихорадки", тиф, цынга, скарлатина, коклюш, корь, краснуха, крапивка, "лопух", глисты, ломота, простуда, "гортаница", "горлянка", "дыхлица", "дыхница", "язычка", "зевница", "глотница", "пищеприемница", "желудница", "нутрица", "печеночница", "зобница" или "щитница" с "заушницей", "курячья слепота", "вечица", "подвечица", "ухотечение", "стоячка", "резачка", "почечница", сыпи в виде угрей и пузырьков на коже, чирьи, карбункулы, рожистые воспаления. Ознакомление с подобным списком позволяет согласиться с мнением Д. Петухова о том, что "между дедюхинцами всюду гнездится хворобь" [2]. Некоторые болезни настолько укоренились в другом уральском городе - Чердыни, что получили здесь местное наименование: лихорадку называли "низовкой", горячку - "огневицей", оспу - "воспицей", корь - "корюхой", \С.94\ насморк - "возгреей", понос - "мытом", чесотку - "своробом", венерическую болезнь - "худой болью" [3].
В подобных условиях повседневная борьба за выживание включала в себя различные практики предохранения и исцеления от недугов. В культуру самосохранительного поведения человека традиционного общества входили умения и навыки, направленные на восстановление здоровья, как свободно циркулирующие в массах, так и бывшие достоянием "народных целителей". Между тем деревня, а не "просвещенный" город считается "оплотом" традиционного медицинского опыта, именно на ее исследование направлены усилия ученых, а целительские знания горожан не становятся объектом изучения, хотя дошедшие до нас источники свидетельствуют о высоком уровне развития в условиях города середины XIX и даже начала XX вв. традиций врачевания, как одной из основ жизнеобеспечения его населения.
Сохранению так называемой "скрытой системы здравоохранения" долгое время способствовало то, что до учреждения в конце XVIII в. приказов общественного призрения в большинстве городов России отсутствовала государственная медицинская помощь, а частная была представлена не дипломированными специалистами, а так называемыми "народными медиками - профессионалами". Материальная база официальной медицины (клиники, аптеки, амбулатории) развивалась медленно, врачей городские жители чаще видели в тюремном замке, рекрутском присутствии, на вскрытии трупов, да и было их мало. По данным Пермской врачебной управы 1787 г., штаб-лекарь Гамалея "обслуживал" Пермь и Соликамск, в Обвинске работали доктор Крок и лекарь Барг, в Чердыни - лекарь Андрей Ровнев, в Оханске и Осе - доктор Карл Пренсер и лекарь Цильман, в Кунгуре и Красноуфимске - доктор Иоганн Шерер, штаб-лекарь Целинский, подлекарь Петр Барулин, в Екатеринбурге, Камышлове - доктор Фелькнер, лекарь Павел Орловский, в Ирбите - Карл Керстен, в Верхотурье - Поступальский, в Шадринске и Далматове - штаб-лекарь Зейдель [4]. "Все вообще жители города, - писал в 1847 г. о чердынцах Н. Корнаухов, - имеют отвращение от городских медиков, почитают за грех пользоваться их лекарствами и называют их погаными или нечистыми". Практика "городовой бабки" (акушерки) в этом городе ограничивалась только семьями чиновников, остальные отзывались о ней "обыкновенно" таким образом: "что может знать молодая девка, к чему нам ее" [5]. Доктор Д. Петухов застал в середине XIX в. более терпимое отношение к медицине жителей Дедюхина: "пугливое воображение народа" "как огня" боялось уже не медиков (к которым "привыкли" и лечились у них "охотно"), а медицинских учреждений. По его наблюдениям, \С.95\ "только крайняя необходимость" заставляла больного поступать в больницу - "и лишь заслышит он в себе облегчение, то и рвется выйти вон из нее в семейный круг" [6].
Степень доверия к научной медицине показывает также смертность от оспы и отношение народа к прививкам. "Оспу прививают здесь, сообщал в 1847 г. Н. Корнаухов о жителях Чердыни, - почти насильно, ее называют антихристовой печатью". Чтобы "истребить привитую оспу", население научилось "вскоре по привитии высасывать материю или смывать ее в бане". В результате подобных действий от натуральной оспы умирало "много младенцев" [7]. Аналогичная ситуация имела место в истории Соли Илецкой. "В разное время низшее сословие, - писал в начале XX в. П. Чижев, - много лишилось малюток от заболевания оспой, не предупреждая эту болезнь прививкой, что почитают за величайший грех и называют печатью антихриста. С распространением грамотности это поверие мало по малу слабеет и уменьшается процент умирающих от оспы" [8].
Как ни парадоксально, усиление неприязненного отношения к медикам происходило в разгар эпидемических заболеваний. Холера в городе Илецкая Защита (Оренбургской губернии) свирепствовала в конце июля - начале августа 1892 г., ежедневно унося в могилу по 15 человек. Для лечения инфекционных больных был устроен специальный барак, в котором работали доктор, три фельдшера и четыре "прислуги". Однако городской люд, по словам очевидцев, "неохотно шел в больницу и даже иные грубо отвергали медицинскую помощь, боясь отравления", поскольку среди жителей "распространился нелепый слух, вероятно навеянный из приволжских городов, что простой народ будут морить, что холера от докторов, которые, желая выморить народ, заразили воду вредными насекомыми, чем и вызвали холеру" [9]. В обычное время медицинскому лечению народ также "менее придавал значение", чем "простым домашним средствам и заговорам" и при заболеваниях "первым долгом считал обратиться к знахарям и ворожейкам". "Известно как простой народ наш смотрит на свое здоровье, - писал по этому поводу в 1872 г. врач земской больницы города Осы Падарин, - кому он не вверяет его, когда случится ему прихворнуть. Его лечит старая, выжившая из ума баба, его лечит знахарь, коновал, медвежий вожака, его лечит странница, дьячок, сиделец, подвальный. Его может лечить всякий, кому не лень, и от всех он будет пить все и даже не будет спрашивать, чем мол ты это меня поишь?" [10]. Таким образом самолечение и обращение к представителям традиционной медицины было нормой поведения горожан даже в начале XX в.
\С.96\
Согласно поверию жителей Соли Илецкой познание целителей имело "змеиное" происхождение: на Воздвиженье (14 сентября) один человек пошел в лес и провалился там в яму, "дно которой сплошь было устлано всяких пород змеями и ужами", где и прожил полгода. К Благовещенью "старейшая из змей, наблюдавшая за порядком в змеином жилище, разрешила ему и помогла выйти из подземелья без всякого вреда". "Случайный узник" не только научился понимать язык змей, но "узнал средство излечивать пущенные по ветру болезни, отписывать лихорадку и много других средств, трав, камней, предохраняющих от порчи волхвованиями, предупреждающих от несчастных случаев, пожаров, скотского падежа, неурожая, заклинаний, усмиряющих злобных духов, приручающих "хозяина" и т.п." [11] По наблюдениям Д. Петухова, дедюхинские врачеватели в середине XIX в. также являлись специалистами широкого профиля: "В понятии народа знахарство от колдовства отличается нимало. Кто знахарь, тот и колдун, которая баба знахарка, та и волхитка" [12]. В Чердыни учитывали также возрастной статус врачующего - там помощь больным оказывали "старики и старухи". Опытные знахари и знахарки "никому своих секретов" не объявляли [13]. В Дедюхине тайное знание иногда "приобреталось сильной личностью случайно". А чаще всего передавалось из рода в род наследственно причем противоположенному полу - от матери к сыну, от дочери к отцу, "иначе тайны колдовства, по мнению дошлецов и дошлиц, не действуют" [14].
Народная медицина давала иное, нежели официальная, толкование причин различных недугов. Ее, по определению медиков, "находчивые" служители полагали, что зоб можно получить, выпив "воды из посуды после курицы", а мужское бессилие - "из поданного через порог ковшика", резачку - помочившись "на ветер". Заушницу (или килу) "привешивали недобрые люди", в "скрадывании" молока у коров были повинны ведьмы, а "причинного места" у невесты в первую брачную ночь - колдуны. Доктор Д. Петухов пытался объяснить дедюхинцам неудачу молодых вполне объективными причинами: "поданным тайным образом какого вещества, действующего усыпительным образом, не только на половые органы, но и на весь организм" либо "неопытностью новобрачного и его излишней торопливостью". Результат, однако, был плачевным: соглашаясь, горожане оставались "в двояком убеждении" [15]. Столь же трудно было "разуверить" жителей Чердыни в том, что порченные - это "обманщики" и "притворщики". "А если станешь смеяться над их глупостью, - отмечал наблюдатель, - то они сочтут изувером и безбожником" [16]. К каким последствиям это могло привести еще в середине XIX в. показал врач города Дедюхина \С.97\ Д. Петухов: "Жители прибегают к помощи знахарей, которые расстройство брюшных органов объясняют... порчею от такого-то колдуна либо волхитки. Похвально подавать помощь страждущим, но нельзя одобрить знахарей за бестолковые объяснения, которые легковерных и раздражительных женщин доводят до безумия и подвергают уголовному суду, как было с одною женкой" [17].
Средства народной медицины в Чердыни состояли в "пользовании" "разными травами, кореньями, подкуриванием" [18]. "Все эти снадобья, - рассказывал о привычках знахарей Соли Илецкой в начале XX в. П. Чижев, - бабушки варят, парят, толкут, настаивают, мешают по нескольку сортов вместе без всякого веса и меры, потом дают больному пить, нюхать, растирают, прикладывают, перевязывают, при чем обязательно шепчут и наговаривают". "Замечательным", по его мнению, было то, что "лекарка, взявшись эскулапить, при недостатке какой-либо травы или корня, никогда в тупик не станет: вместо той травы, которая требуется (но у нее теперь вся вышла) она положит другой, в полной уверенности, что трава тут вовсе не при чем, а что бог даст, то и будет" [19]. Дедюхинские знахари, по словам доктора Д. Петухова, любили "потчевать больных штофами, полуштофами и стаканчиками", поэтому и ему приходилось выписывать "сигнатурные назначения" "в виде питья, довольно редко и стаканчиками 2-3 раза в день", поскольку переход "от знахарского штофа к докторской ложке", происходивший в сознании народы был "очень крут". Народ продолжал требовать от врача "не лекарства, а зелья, то есть сильнодействующего средства противу злой немочи" [20]. "Что вы ему не говорите, как ни убеждайте, - писал о своей врачебной практике среди жителей города Осы земский врач Падарин, - он твердит свое: "никто, как Бог, у Бога не узнаешь, а ты дай мне какого-нибудь зелья домой." Заметив некоторое улучшение, пациенты снова начинали проситься домой: "Теперь, говорит, слава Богу получше, теперь уж можно, говорит, и дома выпользоваться, ты дай мне зельев". С этим народом, по словам доктора Падарина, было "еще труднее сговориться". "Что такое зелья, по понятию народа, - продолжал он, - известно каждому. Они входят в их суеверный культ и во многих случаях чуть-чуть не приравниваются той волшебной живой воде, вера в которую выразилась в народных сказках" [21].
Жители Дедюхина в середине XIX в. столь сильно верили в сверхъестественные способности колдунов, что даже их неудачи расценивали только как "злобу", которая могла явиться также причиной порчи. Именно этот недуг, по словам Н. Корнаухова, породил молву о чердынских колдунах, "которые могут по ненависти или по привычке \С.98\ портить людей, то есть, сажать в них порчу, привешивать килы мужчинам, а женщинам зобы", "во множестве" встречавшиеся у горожанок. "Большая половина замужних женщин" в Чердыни страдало "особого рода истерикой". Посаженные в них порча и дьявол либо "кричали самыми дикими и необыкновенными голосами", "подражая всякого рода животным", либо "визжали, как будто бы их кто-нибудь бьет или режет". Иногда порченные предсказывали будущее или "угадывали потерянные вещи" [22].
Представление о болезни как о духе, который может быть кем-то послан (порча, сглаз) распространялся также на лихорадки. Хотя они, в отличии от нечистых духов, посаженных в кликуш, находили свою жертву сами. Этим мотивировались приемы и способы лечения, включающие словесные обращения, различные манипуляции по изгнанию духа болезни. В Дедюхине лихорадку называли "гостья" и знали, что чаще всего она приходит с низовьев от нижегородцев. В Чердыни болезнь даже называли "низовкой", поскольку, по наблюдениям жителей, ею страдали "более люди, возвращающиеся из низовых городов: как то, Перми, Сарапула, Нижнего, Казани и прочих". Для изгнания лихорадки активно использовали силу молитв, применяя наряду с ними "кабалистические знаки". Кроме того полагали, что если избавиться от какой-нибудь вещи больного, например, выбросить, то лихорадка уйдет вместе с ней. Одержимых этим недугом смазывали также жидкими испражнениями "с тем убеждением, что гостья, т.е. нечистый дух, являющийся в виде женщины, увидев мерзкий вид больного, не узнает его и выйдет вон на всегда" [23]. Жители Соли Илецкой в начале XX в. умели "отписывать лихорадку": "Сначала записывают тот день недели, в который началась лихорадка, потом пишут соседние дни только в обратном порядке, напр., если лихорадка пристала в воскресный день, то пишут: воскресенье, суббота, пятница и т.д." Некоторые вешали бумажку с записью на крест, "что у каждого на шее" и носили неделю, другие - сжигали ее "при убеждении, что лихорадка не может продолжаться далее того дня следующей недели, в который началась" [24]. В Дедюхине лихорадочным больным советовали глядеть на живую щуку. Более прозаическими средствами борьбы с лихорадкой были чемерица и так называемая "горная трава" [25].
В женском теле, по мнению дедюхинцев, могла поселиться особая субстанция под названием "усоище". Чтобы оно не беспокоило свою обладательницу прибегали к вину с горчицей. Вечером следующего дня больной в бане делали массаж, во время которого она "преет, потеет и усоище в ней немеет" [26]. \С.99\ Подобно кликушеству и лихорадке от "худого глаза, злого языка, нечистой силы" происходили такие страдания как худобка, уроки и призоры. "По замечаниям здешних, - писал о чердынских жителях Н. Корнаухов, - большая часть болезней, в особенности у детей, зарождается от уроков. Уроки же эти происходят будто бы оттого, когда кто-либо, войдя с улицы в комнату, похвалит ребенка или взрослого, и скажет: "ах! какой миленькой ребенок!" Или взрослому: "ах, как хорошо ты вышиваешь, тонко прядешь и пр."; и если вскоре после этих слов тот, которого похвалили, захворает, то обыкновенно говорят: "его изурочили", "объахали", "озевали". "Во избежание уроков" после утреннего умывания ребенку здесь всегда посыпали голову солью [27]. В Дедюхине младенца, подверженного судорогам и обмороку (симптомы худобки), вспрыскивали или окачивали водой, полагая, что вместе с ней ребенок избавится от болезни - "с гогля вода, с тебя худоба" [28]. В Чердыни подобная фраза являлась универсальным средством от всех детских болезней: "Маленьких детей, чем бы они ни были нездоровы, - писал наблюдатель, - несут в баню и парят там в жару; потом нашептывают какие-то слова на холодную воду и, обкачивая ей ребенка, приговаривают: с гуся вода, с лебедя вода, с тебя вся худоба" [29]. Детям при падучей болезни также могло помочь "родимое место" (то есть то место, где они родились) или материнский подол, которым мать во время припадка накрывала голову больного ребенка и приседала над ним [30].
Главная сила чердынских знахарей, по мнению современников, состояла "в нашептывании". "От уроков" они "крестообразно" укладывали "в приготовленную для мытья воду" стружки с трех порогов ("с каждого по стружечке") или мох из четырех углов комнаты и, "наговорив на оную" мыли ей больного [31]. По преданию, записанному П. Чижевым у жителей Соли Илецкой, "волшебные заговоры", как и другие лечебные средства люди узнали от мудрых змей, в том числе и те, которые ограждали от встречи с этими пресмыкающимися. "Упование Бог, прибежище Христос, покровитель Святой Дух. - говорилось в подобном случае, - На море окиане, на острове на Кургане стоит там част ракитов куст, в том кусте ракитовом лежит руно баранье, в том руне бараньем лежит змея Матрена. Змея Матрена! Вынь свое жигучее жалище из раба Божия, не вынешь, я наговорю на вино, вина нет, наговорю на воду; вода на море, море у меня на языке". Заговор от змеиного укуса (и от занозы) выглядел следующим образом: "Господи, Иисусе Христе! Жиды Христа распинали, тернов венец на его главу надевали, как тернов венец ни рвал ни драл, так чтоб не рвало и не драло от змеиного укуса (или от занозы) у раба Божия от ныне и до века" [32].
\С.100\
По мнению горожан, силе слова поддавалось даже такое серьезное заболевание, как сибирская язва. Для излечения от него следовало сказать: "Матушка Владычица Пречистая Пресвятая Богородица! На горе Сионской породила Господа Бога, породила прикол звезду. Стоит она на камне на Катыре, держит в своих пречистых рученьках прикол звезду, прикалывает лютую скорбь-язву, не колом она колит, а приколью язву денную, полуденную, ночную, полуночную, часовую, получасовую, минутную, полуминутную, - жильную, костяную и нутряную" [33].
В Чердыни наговаривали "на воду". Жители Дедюхина при болезни "подчелюстица" наговаривали на ворвань, при болезни "хомутец" - на масло. Однако "лучшим проводником заговорной силы" при внутренних болезнях, по их мнению, оставалось вино, за ним следовали квас и вода. Иногда при чтении заговора на воду необходимо было дуть. Слова избавляющие от зубной боли шептали над палочкой, которую затем держали между зубами [34].
Во время чтения заговора могли применяться дополнительные магические приемы, например, очерчивание. При лечении чирья дедюхинцы поступали следующим образом: шепчя слова, три раза обводили пальцем вокруг сучка на стене или лавке. Жители Чердыни аналогичным образом избавлялись от "вередов". Очерчивая "вторым от мизинца пальцем правой руки" сук у дверного или оконного косяка, они приговаривали: "Как сохнет и высыхает сук, так сохни и высыхай болетоп (т.е. веред). От перста не огня, от чирья не ядра". Заговаривая раны, поступали иначе - плюнув на раневую поверхность, зажимали ее рукой [35].
Чаще всего наговаривание с целью излечения практиковалась в банях. По уверению дедюхинских "дошлецов", "волшебная сила в бане действует только от бабы на мужика и от мужика на бабу", поэтому "в баню ходит с женщинами колдун, с мужчинами - колдунья" [36]. По словам знахарей из Соли Илецкой, следовало учитывать возрастной, а не половой признак, поскольку "заговоры действительны бывают только тогда, когда получены при научении младшим от старшего по возрасту". В противном случае они не будут иметь силы [37].
Двойственная природа огненной стихии, понимаемая народной медициной как целебное средство и причина болезни, находила яркое проявление при лечении "огника" жителями Соли Илецкой. "Один человек, - сообщал очевидец, - держит ребенка против шестка топящейся печи, а другой, держа три горящих лучины перед лицом малютки, водой из своего рта спрыскивает сквозь горящие лучины лицо больного дитяти, находящегося между двух огней "печного и ручного". \С.101\ Дедюхинцы "унимали" "летучий огонь" высекая из кремня над болячкой искры [38].
При горячках жители Дедюхина пили клюквенный морс, а к голове прикладывали квашенную капусту. Чтобы избавиться от простуды парились в бане, а тело натирали редечным соком или скипидаром. "Ломоту" лечили настойкой шиповника [39].
В Чердыни при головной боли драли "чемер": положив голову больного на колени, обвивали около указательного пальца несколько волосков и "близь самой кожи" прикусывали их зубами. Кожа пощелкивала и больному "будто бы от этого делалось лучше" [40]. Заболевания глаз дедюхинцы лечили камфорной настойкой, грудным молоком и сахаром с имбирем [41]. При зубной боли чердынцы наливали в бурак квасной гущи спускали туда раскаленные кирпичи и больной, "закрывшись покрепче", должен был дышать этим паром. На зуб также клали, завернув в узелок, "паука, или другое какое либо отвратительное насекомое (животное), но чтобы больной не знал того, что лежит в узелке" [42].
От расстройства желудка дедюхинцы пили хлебное вино с нашатырем и солью, во время поноса употребляли завязник, в качестве противоглистных средств использовали пиво с пижмой, лук с морковью, киноварь с хлебом [43]. Сильная боль в желудке без поноса, по мнению чердынских лекарей, означала, что пациент "с пупа сорвал", то есть надсадил себя, подымая что-либо тяжелое. "Правили пуп" больному в бане, "где в сильном жару кладут его на полок и правят, намыливая живот и нашептывая разные наговоры", или просто на печи, смочив живот теплой водой и натирая его мылом. После чего, положив "на самый пуп" небольшой клочок кудели и "зажегши его", тотчас же прикрывали горшком. Жар от горящей под горшком кудели втягивал кожу на животе в горшок и человек, скорчившись, пребывал в этом мучительном положении до тех пор, пока горшок не остынет и не отвалится от живота [44]. В Дедюхине подобную процедуру практиковали при "женских болезнях". По наблюдениям доктора Д. Петухова, "горшок поставленный на брюхо" нередко приводил к расслаблению брюшной стенки и выпадению матки. При болезнях матки жительницы этого города пили калган и кровавик. Земляничный корень, луковое перо, цветочки ржи, крутой щелок, сера, порох, по их представлению, "скоро открывали платное или цветы (регулы)". Волшебная разрыв-трава помогала избавиться от нежелательной беременности. Для того, чтобы "плод в утробе разорвался" нужно было собрать все обрывки ее корня (который представлял из себя "подобие человеческого тела в маленьком виде") [45]. При мужском бессилии здесь советовали постоянно мочиться \С.102\ на пол или столб [46]. "Золотуху, осложненную венерой" лечили крепким наваром репейного корня [47].
"Ужаленный" змеей, по мнению жителей Соли Илецкой, должен был приложить "к месту укуса внутренней стороной только что разрубленного пополам еще теплого трупа голубя", либо "прежде укусившей змеи" спутиться в воду, либо поскорее обвести укушенное место кончиком кошачьего хвоста [48].
"Для уничтожения синевиц" (синяков) жителями Дедюхина использовалась бадяга, "для разрешения опухоли с кровоизлияниями, произошедшими от ушибов" - детская моча, к ранам и язвам здесь прикладывали свежие листья подорожника и бересту [49].
"Опившихся вином или объевшихся чем-либо" в Чердыни и Дедюхине поили водой, смешанной с золою. В Дедюхине выводили из запоя с помощью 12-дневной настойки щуки, которая вызывала рвоту и отвращение, также использовали богородскую траву и соль. Много знали "домашних средств для лечения пьяных людей" обыватели Соли Илецкой в начале XX в.: хрен, уксус, чеснок, камфора и различные травы [50].
Для оздоровления горожане использовали имеющиеся в данной местности природные лечебные факторы. В частности от зуда и чесотки дедюхинцы, освобождались, попарившись летом в соляных варницах [51]. А жители Соли Илецкой, где сейчас открыт бальнео-грязевой курорт, "издавна" купались в озере соленой воды, расположенном "в урочище соляного промысла" [52]. "Всем жителям г. Илецка известно, - говорилось в церковной летописи 1867 г., - что за 20 лет купанья озеро на дне было горячее, приблизиться ко дну на порядочное расстояние было невозможно. В 1867 и 1868 г. ходили по дну озера, озеро неглубоко. Были, говорят старожилы, ключи в этом озере с горячими парами, к ним небезопасно было приблизиться" [53]. В начале XX в. здесь были устроены две небольшие купальни. Приняв ванну, "одержимые ревматизмом и накожными болезнями" натирались илом. "Польза купания", по мнению горожан, заключалась в "ослабление, а не уничтожении ревматизма", а также в "уничтожении прыщей от испорченности крови".
В крайнем случае чердынские лекари, по словам Н. Корнаухова, прибегали к следующему: "Если больной, какой бы ни страдал он болезнью, находится в самом опасном положении и не находят уже никакого средства помочь ему, или, лучше сказать, уморить поскорее простыми лекарствами, то употребляют последнее, которое, впрочем, не делает вреда больному - поновляют (т.е. обмывают) чистой водой образ семи отроков и поят и спрыскивают этой водой больного" [54]. \С.103\ Вообще горожане как "добрые христиане" обращение за помощью в восстановлении собственного здоровья к матери-церкви (обрядам, таинствам и предметам культа) считали самоочевидным и медики вынуждены были с этим считаться. "Чтобы привлечь к себе народ, кроме кротости и разговорчивости с ним, - наставлял Д. Петухов, - врачи должны уважать его вековые привычки, которыми он дорожит больше жизни". "Могущественное значение креста", по его мнению, "не должно быть пренебрегаемо врачами". Доктор "не худо сделает, если, войдя в палату, осенит себя крестом", поскольку больные, "видя знамение креста, поймут, что врач приступает к своему делу не просто, а благословясь, оживут духом и с верой в помощь Божью" станут принимать прописанное. "Самый прием лекарств, - считал он, - должен быть даваем тоже со знамением креста" [55]. По его наблюдениям, горожане избегали медицинских учреждений еще и потому, что боялись "залежаться, да умереть в больнице", где, "пожалуй, распотрошат". Доктор города Осы Падарин предлагал устроить при больнице "род часовни", поскольку его пациенты высказывали такое же опасение: "Умрешь - то, так снесут тебя в какой-нибудь амбар, а не то в завозню" [56].
Чердынцам и соликамцам бывали "прощение и цельба" от явленного образа Николая Чудотворца, "список" с которого приносили из села Ныроб [57]. Первооткрывателями целительной силы мощей Симеона Верхотурского стали жители Верхотурья. Впоследствии горожане не раз обращались к нему за помощью и, как показывают документально оформленные свидетельства исцелений, находили у этого святого ответный отклик [58]. Кроме того чудеса совершались на могиле "Косьмы Верхотурского Христа ради юродивого", с которой брали землю, а из ближайшего к ней источника воду преимущественно для лечения детских болезней [59].
На юге Урала чудеса исцеления совершала икона Табынской божьей матери. В 1890 г. в городе Верхнеуральске получил исцеление 10-летний сын мещанина Евгения Васильева Горячева, шесть лет страдавший падучей болезнью. Протоиерей Шмотин во время служения молебна на квартире вдовы Татьяны Фадеевой Ефимовой слышал стоны ее внука Евгения. Когда его поднесли приложиться к иконе, он трясся всем телом, и "болезненные вопли его потрясли душу всех предстоящих и вызвали у них сердечную молитву... милостиво призреть на стенание юного страдальца". После выноса святыни мальчик крепко уснул и на другой день "встал совершенно здоровым и веселым" [60]. 5 октября 1871 г. купцом первой гильдии Иваном Григорьевым Скворцовым было заявлено о чудесном исцелении 3-летнего сына Михаила от \С.104\ неизлечимого горлового недуга (крупа), которое произошло "едва только отправились за иконой". Ребенок закашлял, "отхаркнул какие-то печени" и успокоился [61].
На поклонение в Табынск подпорутчик Черников-Анучин из Оренбурга попал, "будучи еще мальчиком", и отбил несколько камешков от большого камня, на котором явилась икона, взяв их себе на память. Долгое время он хранил эти камешки у себя, "как святыню", а однажды положил их в стакан с водой, которой напоил и умыл больного и тот "получил облегчение". Сам Анучин по совету жены стал "примачивать" рану на пальце водой с камушка и через 3 дня палец был совершенно здоров. Его родственница умывала водой с камешка заболевшего ребенка и он тоже выздоровел [62]. Другой оренбургский житель - Василий Петров был одержим лихорадкой "так сильно, что во время ежедневных пароксизмов ему при нестерпимой боли" судорогой сводило все тело. Через три месяца больному приснилось, что "будто он идет по настоянию товарищей своих в Табынск и просит исцеление". Приняв сон за откровение свыше, он совершил весь путь "как истинный страдалец: то шел, пока не изнемогал от болезни, то лежал на пути один среди дикой степи, то его подвозили спутники". В совершенном изнеможении с посторонней помощью Василий "пришел в храм божий", где отслужил молебен и приложился к святой иконе. В это время ему "вдруг" захотелось искупаться в реке на том самом месте, где в нее впадает родник, при котором явилась икона. Едва только он вошел в воду, как тотчас же почувствовал облегчение [63].
Иногда ради исцеления жителям уральских городов приходилось совершать более дальние паломничества. Протоколы "к открытию честных мощей преподобного отца Серафима Саровского" повествуют о истории семьи челябинского купца Василия Николаева Каширина. С его внуком Василием по ночам стали случаться припадки. Мальчик кричал: "Боюсь змея, боюсь змея, вон змей ползет, вон огонь из него пышет, вот, теперь сгорим", а затем: "а вон медведь бросается на меня, боюсь медведя". Дед брал его на руки, а он "прятал лицо в разные стороны" и старался вырваться с такой силой, что его, маленького, с великим трудом удерживали. После "пароксизма" ребенок изнемогал и затихал, и с ним "делался сильный жар, и пот градом катился". По словам самого Василия, вечером он ложился спать здоровым, а ночью "пугался двух видений": змея и медведя. Сначала показывался змей "не очень большой". Он выползал из его рта, отползал недалеко, потом обертывался и выпускал из пасти "очень большое пламя - больше человека", а затем отползал в \С.105\ правую сторону. Тотчас после этого с левой стороны выходил медведь и кидался на мальчика. В испуге от змея и медведя он соскакивал с постели, прятался от них и старался убежать из комнаты. Тогда ему на помощь приходил дедушка - брал на руки и укачивал; змей и медведь скрывались. Весь следующий день у ребенка болела голова. Случалось такое часто: "когда сряду по две ночи, когда через ночь, иногда через неделю". Бабушка решила с ним съездить в Саровскую пустынь, где они отслужили молебен в церкви и панихиду на могиле отца Серафима. "Около могилы из ямочки, - рассказывал Василий о поездке, - я брал песочек и посыпал им голову, потом купался в источнике, не очень далеко от могилы отца Серафима. Голове, как помню, стало немного легче. После купанья какой-то иеромонах повел меня в келию отца Серафима, там велел мне приложиться головой к камню, на котором молился отец Серафим. Из келий он повел меня в церковь, там надевал на меня железную шапочку и крест отца Серафима и чем-то покрывал, тотчас после этого, в церкви же, как помню, мне стало хорошо". Обрадованные "исцелением отрока" Каширины "стали просить святых молитв старца отца Серафима" за своего сына Федора, который был "прислан" к родителям из больницы для умалишенных "в безумном состоянии: ничего не понимал и ничего не говорил". Его также поили водой, привезенной из источника с могилы праведного и он стал постепенно "приходить в разум" и "совсем окреп умом" [64].
Облегчения от недугов горожане искали также у непризнанных официальной церковью народных святых и праведников. По мнению священнослужителей, больных на этом пути ждали только разочарования и истязания. Среди рассказов, ходивших о Василии Балабанове, которого хлысты признавали "по пояс Христом", был записан следующий: "В Оренбурге жила одна женщина больная глазами так, что мало уже видела. Балабанов однажды пришедши к ней, плюнул ей в зрачки, растер пальцами руки, а потом спросил ее, видит ли теперь?" По словам церковного автора, "чудо не удалось" - лучше видеть пациентка не стала [65]. Однако показателен сам прием (плюнуть и растереть), примененный хлыстовским пророком для возвращения зрения. Другой "избранник Господа", живший при усыпальнице кладбищенской церкви города Оренбурга Петр Филипов Лосев, лечил "бесноватых (так называемых кликуш") более жестокими средствами. Кроме молитвы и "повеления именем Божим, выйти бесу из одержимого им" он бил страдальцев проволочными прутьями. "Это было, - негодовал церковный автор, - чуть не на наших глазах в губернском городе. Что должны были терпеть несчастные?" [66]
\С.106\
Медицинский аспект повседневности, охватывающий сферу жизнедеятельности, связанную с поддержанием физического и психического здоровья, остается столь же актуальным для современного человека, как и для людей в прошлом. На фоне сегодняшнего разрушения системы врачевания, построенной на рациональных принципах и патерналистских отношениях, при которых несет ответственность и решает за пациента врач, а не он сам, четко видны отличия народного целительства, которое не оставалось прерогативой группы специалистов, а входило в жизнь каждого, следовательно, в большей мере принадлежало к миру обыденного, будничного, привычного, повседневного.

Авторский | Региональный | Хронологический |
Структурно-конфессиональный | По направлениям деятельности