Нечаева М. Ю.

Уральское монашество XVIII века: нормы и практика пострига

// Религия и церковь в Сибири. Вып. 8. Тюмень: МИ «РУТРА», 1995. – С.21–35.

В электронном тексте указана нумерация страниц печатного издания: \C._\, исправлены опечатки печатной версии.

© Нечаева М. Ю., 1995.

Коммерческое использование и распространение в печатном виде, а также размещение в электронных библиотеках и изданиях без разрешения правообладателя недопустимы.

Нечаева М. Ю. Уральское монашество XVIII века: нормы и практика пострига // Религия и церковь в Сибири. Вып. 8. Тюмень, 1995. С.__ (http://atlasch.narod.ru/)

\С.21\

Монашество появилось на Руси в конце Х – начале XI вв., вскоре после принятия христианства, и существует до сих пор, пережив множество трудностей XX века и непростых периодов в более древнем прошлом. Однако приходится признать, что история русского монашества как особой религиозной и социальной группы не написана до сих пор [1]. В рамках данной статьи ограничимся только одним из сюжетов этой истории – кем были уральские монахи XVIII в., насколько практика формирования этой социально-религиозной группы соответствовала церковным и государственным указам, как далеко ушли сами эти церковные и государственные предписания от раннехристианских правил принятия пострига.

В любом русском монастыре XVIII в. можно было найти издание или рукопись «правил» церковных вселенских и поместных соборов и сочинения идеологов раннехристианского монашества, среди которых весьма популярны были труды Василия Великого. Конечно, были и другие сочинения отцов церкви, но эти встречались чаще всего и повсеместно. Эти нормы не были «мертвой буквой» для монастырей XVIII века. Но вместе с ними в монастырской библиотеке или канцелярии стояли и сборники русского права, хранились указы государственных органов и церковных властей. Эти указы не отменяли христианские церковные правила, но из всего их многообразия выделяли некоторые, наиболее актуальные, стремясь воплотить в жизнь именно их и не опасаясь некоторой их модификации. Так, в 1721 г. был издан «Духовный Регламент» – специальный устав для церковных учреждений России, в котором систематизировались некоторые традиционные церковные предписания, считающиеся наиболее \С.22\ актуальными для XVIII века. В 1722 г. было издано «Приложение к Духовному Регламенту», посвященное монашеству. Этот Духовный Регламент – своеобразный сплав церковной традиции и политики русского абсолютизма XVIII в. относительно православной церкви, обязательно был в любом монастыре и церкви России.

Таким образом, в любом русском монастыре XVIII в. были знакомы по крайней мере с двумя различными, хотя частично и пересекающимися «сценариями» формирования монашеской общины и поддержания особого монашеского образа жизни:

1) с комплексом общехристианских предписаний, освященных авторитетом многовековой церковной традиции и продолжающих сохранять силу закона;

2) с государственно-церковным законодательством России XVIII в., представлявшим выражение политики русского абсолютизма, которая прежде всего была направлена на подчинение церкви общегосударственным интересам. В XVIII в., начиная с Петра I, эта политика была особо активна и наступательна, а меры проведения – достаточно жестки.

Помимо этих двух нормативных «сценариев» существования русских монастырей можно выделить и ряд других – конкретно-практических, например, комплекс мер епархиальных властей, которые не вырабатывали каких-то норм самостоятельно, но контролировали два указанных выше «сценария» весьма дифференцированно – одни предписания выполняли, другие – нет. Еще один «сценарий» имели сами монастыри – также избирательно воплощая предписания и нормы вышестоящих властей, ориентируясь не только на них, но и на внутримонастырские традиции. Практика монастырей давала оценку различных «сценариев» – их актуальности, возможных последствий, созвучности потребностям самих монахов.

Если мы хотим изучить типичный для всей России состав монашества и способы его формирования и поддержания, следует прежде всего обратиться к провинциальным монастырям, поскольку на них не влияла близость столицы с \С.23\ ее своеобразной социальной структурой. В данной статье и проанализирован состав двух типичных провинциальных монастырей XVIII века, находящихся на Урале – Далматовского Успенского мужского и приписного к нему Введенского женского [2].

В христианстве всегда существовал целый ряд социальных и возрастных ограничений на постриг, а также регламентация самой процедуры пострижения. Социальные ограничения можно свести к следующим:

1) не принимать раба (холопа) без воли его господина;

2) не принимать того, кто не уплатил подати и оставил их на своих родственников;

3) состоящих в браке принимать только по взаимному согласию, а малолетних и незамужних – с согласия родителей [3].

Духовный Регламент разрешал постриг состоящих на государственной службе только при наличии у них отпускных документов от непосредственных властей. Постриг зависимых крестьян позволялся при наличии отпускных писем от владельцев и при условии грамотности такого послушника (узаконить постриг неграмотных мог только император или Синод). Был и ряд дополнительных условий: если желающий принять постриг – из другой епархии, то необходимо было получить оттуда сведения о нем (не должник ли, нет ли за ним дела государева, не находится ли в бегах как вор); если состоит в браке – то либо по взаимному согласию муж и жена должны идти в монастырь, либо развестись с согласия Синода [4]. В целом, Духовный Регламент следовал церковной традиции, не привнося почти ничего нового. Но Петр I готовил и стремился реализовать в 1 четверти XVIII в. также меры совсем иного рода.

Отношение Петра I к институту монашества было весьма специфично: ратуя за воскрешение древних традиций раннехристианских монастырей, он считал современную ему численность монахов явно чрезмерной и не оправданной государственными интересами, а образ их жизни – совершенно развращенным иждивением на монастырских доходах и слабым контролем со стороны церковных властей. В 1700-е и \С.24\ 1720-е гг. по инициативе Петра I активно разрабатывался вопрос о введении штатов монастырей – четкого определения численности монастырей в России, монашества в них, государственного жалованья им. Монахов должно было остаться столько, сколько нужно для обслуживания нетрудоспособных отставных военных, которых собирались отправлять в монастыри как в больницы и богадельни. Преобразование монастырей должно было стать частью секуляризационной реформы [5]. Смерть Петра I в 1720 г. остановила эти замыслы.

Но 28 января 1723 г. был издан именной указ, запрещавший впредь до указа постриг в монашество всех, кого бы то ни было. В 1724 г. разрешен был постриг отставных военных, а в 1725 г. – постриг вдового духовенства на убылые места в монастырях при соблюдении условий Духовного Регламента. Постриг вдового духовенства мог быть проведен с согласия епархиального архиерея, а вопрос об отставных военных должен быть согласован с губернскими властями и Синодом по каждой конкретной кандидатуре [6].

Запрет 1723 г. на постриг правительство отменило только в 1761 г., в период активной подготовки секуляризационной реформы 60-х гг. [7]. Штат монастырей 1764 г. [8] разделил их на три класса, определив численность братии, причем при отнесении монастыря к тому или иному классу ориентировался на наличную численность монахов в нем, т. е. фактически закрепил результаты запретительной политики предыдущего периода. Как же сказалась вся эта политика на составе русского монашества?

В России в 1722 г. провели перепись монашества во всех монастырях, а с 1732 г. стали устраивать их ежегодно, поэтому мы можем ответить на этот вопрос. Сохранились не все из этих переписей, но по Далматовским монастырям имеется и перепись 1722 г. и ежегодные переписи начиная с 1755 г. [9] Согласно этому источнику, в 1722 г. в монашестве были представители практически всех социальных групп. Среди монахов и монахинь преобладали выходцы из крестьянства – соответственно 64 и 52%. На втором месте по численности стояло \С.25\ служилое сословие, среди монахинь значителен был процент и выходцев из семей монастырских служителей. Суммарные показатели по этим группам населения – 79% среди монахов и 90% среди монахинь. Таким образом, можно говорить о том, что до 1723 г. все категории населения имели практически равные возможности стать монашествующими, хотя и в силу большего количества крестьянства среди населения, и среди братии оно составляло большинство.

К 1755 г. картина кардинально изменилась. Теперь явный приоритет среди братии имели выходцы из вдового белого духовенства и отставных военных, особенно первых из них. Состав женской обители по сравнению с 1722 г. изменился очень слабо – по-прежнему преобладают выходцы из крестьянства и семей монастырских служителей – 80%, хотя сократился удельный вес служилого сословия и несколько возросло количество вдов и дочерей белого духовенства и посадских.

Далматов монастырь, как и большинство русских обителей того времени, позволял себе вплоть до 30-х гг. постригать из запрещенных чинов. Какой-то из этих прецедентов стал известен в 1733 г. императрице, и 28.01.1733 г. последовал устный именной указ Синоду о присылке в Синод ведомости о постриженных после 1723 г. из запрещенных чинов. Указ распространялся на всю территорию страны. После предоставления таких ведомостей в ряде монастырей, в том числе и в Далматовском, начались следствия [10]. В ходе его выяснилось, что с тех пор в монастыре пострижено 25 монахов и 34 монахини, все – беглые от дворян, заводовладельцев и из государственных владений крестьяне. Поиск в монастырском архиве указов, разрешающих их постриг, был безрезультатным. По указу Синода от 11.3.1735 г. во всех монастырях на настоятелей, допустивших такой постриг, был наложен штраф в размере 10 рублей за каждого, а самих монашествующих расстригли и под караулом отправили к местам их прежнего жительства или оставили в крестьянстве. После этого настоятели перестали постригать из запрещенных чинов, и социальный состав братии стал именно таким, \С.26\ каким хотело видеть его правительство: вдовые священнослужители и небольшое количество отставных военных.

В Далматове до 1722 г. из социальных категорий, разрешенных к постригу, было 4% монахов, поэтому к 1755 г. численность монашества резко сократилась: в 1722 г. в Далматовских монастырях насчитывалось 41 монах и 73 монахини, а к 1755 г. – соответственно 13 и 49 человек. Вплоть до введения штатов 1764 г. их количество так и колебалась вокруг этих цифр с диапазоном +5. Таким образом, численность монахов сократилась в среднем в 3,4 раза, а монахинь – в 1,5. Русскому правительству удалось реализовать на практике идею Петра I о резком сокращении численности монашества и провести жесткий социальный отбор принимающих постриг. Монашество стало практически полностью закрытым для податных слоев населения, единственным источником пополнения для него осталась небольшая группа вдового духовенства. Исключив возможность пострига почти для всех мирян, государство поставило монастыри на грань закрытия. Эта политика была продолжена и закреплена штатами 1764 г.

Следует отметить, что такая политика была в определенном смысле буквальным исполнением традиционных церковных предписаний о непринятии в монашество лиц, не уплативших подати, т. е. до XVIII в. монашество пополнялось в основном за счет несоблюдения этой канонической нормы.

Успех политики сокращения монашества объясняется введением строгих мер контроля за совершением самой процедуры пострига. Церковными и светскими предписаниями было установлено, кто может совершать обряд пострига и санкционировать его, был тщательно регламентирован сам обряд и определен «испытательный срок» – искус.

Правила церковных соборов требовали пострига послушника только в присутствии настоятеля того монастыря, где он собирается находиться. Предписывался 3-летний срок искуса, хотя предусмотрена была и возможность его сокращения (для тяжелобольных или для тех, кто и в мирском одеянии вел почти монашескую жизнь). Непременным требованием было испытание намерения и публичное объявление \С.27\ своего желания принять постриг в присутствии 2-3 свидетелей. При этом должно было быть проверено, нет ли принуждения к постригу, позволяют ли его совершить брачные узы, не является ли человек беглым от хозяина или податей. Определены были и те обеты – девства (целомудрия), смирения и нестяжания, которые приносились при постриге [11].

Духовный Регламент подтверждал, что постриг мог быть совершен только по архиерейскому благословлению. Архиерею о претенденте представляет настоятель монастыря, в котором он намеривается принять постриг, вместе с его духовником и старцем, под началом которого он проходил искус. Такое представление подписывают настоятель и братия монастыря. Подтверждался срок искуса – 3 года, указаны качества, которые должны быть особо проверяемы в этот период – искренность и твердость желания, послушание, кротость, трезвенность. Сам постриг проводился по разработанным в церковной традиции постригальным вопросам, на которые должны были даваться строго определенные ответы. Если по истечении срока искуса претендент отказывался от своего первоначального желания принять постриг, он должен быть беспрепятственно отпущен [12].

Таким образом, весь период искуса послушник находился под контролем монастырских властей и специально назначаемого ими для этого старца, и только по истечении этого срока на разрешение епархиальному архиерею представлялось прошение послушника и отзывы о его искусе, а также отпускные документы, рассмотренные выше. Искус и постриг происходили в одном и том же монастыре. Указ Синода 1735 г. особо подчеркивал, что постриг не может быть совершен без ведома настоятеля простым иеромонахом. На постриг всех претендентов, кроме вдовых священнослужителей, требовалось особое разрешение Синода [13].

По сравнению с церковной традицией эти положения, за исключением требования согласия на постриг ряда категорий со стороны Синода, не содержали ничего нового.

Как был реализован этот порядок пострижения на практике в XVIII в. [14]?

\С.28\

Стадия искуса, проходящая целиком в рамках монастыря, не документировалась, поэтому о том, кто и как назначал старцев и стариц для искуса послушников, в какие послушания и кем назначались послушники – неизвестно. Для принятия в искус решения епархиального архиерея не требовалось, достаточно было устного согласия настоятеля монастыря. По истечении некоторого времени (как правило, 3-летний стаж не выдерживался, а составлял несколько месяцев – от одного-двух до восьми), подавалось письменное прошение на имя настоятеля монастыря, которое пересылалось им на рассмотрение митрополиту. Кроме прошения необходимо было собрать и отправить все необходимые документы, характеризующие социальное состояние послушника в объеме предписаний Духовного Регламента. Вдовых священнослужителей самих отправляли к архиерею для рассмотрения. От состоящих в браке требовалось еще и письменное прошение супруга (супруги) о том, что он (она) согласны добровольно пойти в монастырь или богадельню. Там же указывались количество и возраст детей (если они малолетние, то куда будут направлены). Для девиц обязательно было наличие письменного согласия их родителей на постриг. Грамотность послушников, несмотря на предписания Духовного Регламента, не учитывалась.

От подачи такого письменного прошения в епархиальное правление до получения разрешения на постриг (а если оно было подано, то разрешение давалось всегда) могло пройти от месяца до года. По получении указа постриг в монастыре проводили довольно быстро – через 5-7 дней, о чем рапортовали в консисторию. В конце года подавали ведомость о всех монахах, ее в епархиальной канцелярии сверяли с записями о постриженных в течение года и с ведомостью за предыдущий год.

Именно такая строгая система отчетности, проверяемая епархиальными властями, лишение настоятелей права самостоятельно проводить постриг привели к тому, что настоятели не рисковали после процессов 30-х гг. постригать сами, без согласия архиерея. Таким образом, со временем организация \С.29\ текущего контроля за постригом и системы отчетности перед епархиальными органами вполне заменила по своим результатам запрет 1723 г.

История реализации этого указа показала, что именно сложившаяся в процессе роста числа христианских монастырей практика совершенствования процедуры пострига в самом монастыре без санкции епископа, идущая в разрез с церковными нормами, и создавала возможность поддержания численного состава монашества в условиях усиления налогового бремени и крепостной зависимости большинства населения России. Восстановление на практике древнего порядка ответственности за совершение пострига привело к резкому сокращению числа монашествующих в России.

Помимо социальных ограничений существовали и возрастные. Духовный Регламент определяет возраст не менее 30 лет для мужчин, 60 лет – вдовице, 50-60 лет – девице [15].

Возрастные ограничения определялись и в нормативных актах предыдущего периода: в правилах церковных соборов фигурирует возраст 10 лет для мужчин, 60-70 для девиц, 70 лет для женщин. Предусматривалось, что в крайней ситуации – «по опасности, угрожающей целомудрию» девицу можно постричь и до 25 лет (вероятно – по прецеденту). Василий Великий в «Пространных правилах» определяет возраст чисто описательно – когда способен разумно принять решение [16]. Возраст 40 лет для пострига в монахини был определен в России указом 1701 г. [17]. Таким образом, Духовный Регламент закреплял и уточнял канонические возрастные ограничения, хотя и выбирал из них наиболее высокие.

На практике возрастные ограничения на постриг регулярно нарушались. Братия Далматовского монастыря до 1722 г. принимала постриг в возрасте от 15 до 83 лет, а в женскую обитель постригались в возрасте от 8 до 86 лет. Для женского монастыря была типична более низкая нижняя возрастная граница принятия пострига, чем для мужчин, хотя возрастные ограничения для них всегда были выше. До 1722 г. 79% монахинь принимали постриг до 60 лет – официально \С.30\ разрешенного Духовным Регламентом возраста К 1755 г. средний возраст принятия пострига даже несколько снизился. Мужчин постригали и после 1722 г. в возрасте до 30 лет, а женщин – до 50-60 (96% – подавляющее большинство).

Таким образом можно отметить, что законодательство о возрасте пострига в равной мере не соблюдалось как до издания Духовного Регламента, так и после. Это вполне понятно: его выполнение могло бы привести к резкому сокращению численности монашествующих, особенно монахинь. Слабый контроль со стороны государства тоже объясним: женщины, как лица неподатные, интересовали государственные органы значительно меньше, чем мужчины, и на массовое нарушение ими возрастных рамок пострига смотрели сквозь пальцы. Церковные власти не проявляли достаточной настойчивости в соблюдении возрастных рамок: они были более заинтересованы в пополнении числа монашествующих, чем в соблюдении условия полной сознательности акта пострига, поэтому допускали ранний постриг. Кроме того, возрастные границы пострига, разработанные для раннехристианского монашества, явно завышали несознательный возраст женщин до 60-70 лет, чрезмерно не доверяя их религиозной и нравственной стойкости. Столь высокие возрастные рамки шли в разрез с идеей призрения слабых, к которым церковь всегда относила женщин. Прошения о постриге, подаваемые в уральские монастыри, указывали, что желание принять постриг часто проистекало от вдовства, сиротства, слабого здоровья, т. е. материальной и житейской неустроенности, не позволявшей женщине в XVIII в., особенно из трудящихся слоев населения, вести свою жизнь без помощи мужчины – отца или мужа [18].

Непременным условием пострига считалась его добровольность. Духовный Регламент специально оговаривает, что к постригу не должны быть принуждаемы вдовые священнослужители (хотя и отмечает, что есть обычай постригать таких), и дети своими родителями (прежде всего девицы) [19].

Церковная традиция всегда базировалась на тезисе о добровольности пострига. В самой процедуре пострижения было предусмотрено \С.31\ обещание, что в монашество идут не от нужды, а также был установлен искус – срок проверки обдуманности выраженного желания. Эти же положения повторяются и в Духовном Регламенте. Правда, для такого идеолога монашества, как Василий Великий, характерно четкое моральное порицание человека, который в ходе искуса отречется от своего желания принять постриг, а Духовный Регламент предусматривает, что если по истечении искуса претендент не захочет принять постриг, он должен быть отпущен без всяких задержек. Но в данном случае речь идет только о моральной оценке этого явления [20].

Церковная традиция и светские законодательные акты предыдущего периода знают случаи принуждения к постригу мужем жены, родителями детей. Духовный Регламент также объявлял о наказании за это [21]. Однако эффективность таких мер зависела от того, каким образом выявлялись нарушения.

Многое зависело от упорства самого насильнопостригаемого. Если ему удавалось противостоять совершению обряда над ним или после этого довести до сведения епархиальных властей о насилии, то были шансы добиться отмены пострига и вернуться в мирское состояние.

В 1763 г. в Далматов пришел указ Синода расследовать случай насильного пострига в этом монастыре вдового дьячка Стефана Сильвестрова. Инициатором этого разбора стал сам дьячок, который выпросил у монастыря в апреле этого года отпуск на 4 месяца для устройства своих домашних дел (у него остались 4 детей), и когда этот срок истек, подал прошение в Синод, где объявил, что был пострижен насильно в 1761 г., что его держали в железах для этого, и что он не хочет возвращаться в монастырь. Синод приказал расследовать это дело тем же монастырским властям, которые и допустили злоупотребление. О решении требовалось рапортовать в Синод, а если подтвердится насильственный постриг, отпустить дьячка к детям [22].

В 1733 г. из Тюменского Троицкого монастыря в Далматов по указу из консистории была переведена монахиня Анна Булдакова. Когда на нее по прибытии в монастырь хотели \С.32\ одеть монашеское платье, она заявила, что не пострижена в монашеский чин и на нее наложены только ряса и апостольник. Она сообщила, что в монастыре оказалась не по собственному желанию, а по воле мужа, который 16 лет тому назад «по злобе своей за то, что она Анна, на его Булдакова довела церковную татбу» привел ее в монастырь и попросил постричь ее, и схимонах Феодор сделал это, в потом в женском Тюменском монастыре, куда ее после пострига привез муж, игуменья с сестрами наложили на нее монашеский чин без священнодействия в келье, а не в церкви. Далматовские власти были несколько обескуражены таким оборотом, и поскольку были совершенно неповинны в этом насилии, сообщили митрополиту, а Анну пока оставили белицей. К сожалению, конца этого дела не сохранилось [23].

Таким образом, о случаях нарушения добровольности пострига всегда сообщали сами жертвы злоупотреблений, причем между фактом насилия и объявлением о нем мог пройти весьма значительный срок. Сам ход последующего разбирательства, поручаемого тем же монастырским властям, далеко не всегда гарантировал справедливое расследование. Давление на вдовых священнослужителей к принятию пострига оказывала и сама консистория.

Этим ограничиваются обязательные условия, предъявляемые в законодательном порядке желающим принять постриг. Кроме них существовало еще «факультативное» – вклад. Он мог быть сделан в XVIII в. деньгами, движимым имуществом, собственным трудом.

Церковная традиция, несомненно, знала систему вкладов, но нигде не отмечала ни их обязательность, ни привилегии, официально даваемые за них в монастыре. Отношение Духовного Регламента к ним – сдержанно-неодобрительное. Вклад не запрещался напрямую, но особо оговаривалось, что он не дает никаких привилегий вкладчику [24].

На практике вопрос о вкладе как условии пострига решался неоднозначно. Он регулировался только в рамках монастыря. В ходе следствия 30-х гг. выяснилось, что постриженные из запрещенных чинов какое-то время работали на \С.33\ монастырь за вклад (обычно 5–7 лет). В то время монастырь был еще достаточно обеспечен братией. После резкого сокращения притока послушников со второй половины 30-х гг. перед монастырем встала задача постричь всех, кого только можно, и вклад как условие пострига окончательно потерял свое значение, хотя отдельные случаи вкладов послушников были и в этот период.

Таким образом, в уральских монастырях XVIII в. можно отметить существенные отступления от канонических церковных норм в вопросе регуляции численного, возрастного, социального состава монашества. Эти отступления были порождены историческими условиями существования русских монастырей, стихийно вырабатывались самими монастырями и становились их неписанной традицией.

Епархиальные и синодальные власти, зная о практике отступления от канонов, склонны были жертвовать многими из отживших норм ради поддержания жизнеспособности монашеских общин. Не наказывали и не контролировали несоблюдение возрастных ограничений, нарушение добровольности пострига расследовали только по жалобе самих потерпевших, причем организация следствия не всегда обеспечивала его достоверность. Сокращение срока искуса позволялось монастырским властям.

Государственные органы больше всего интересовались вопросом соблюдения социальных ограничений на постриг После проведения следствий 30-х гг., показавших решимость центральных органов применить на практике все меры наказания к нарушителям предписаний, удалось добиться соблюдения этих норм на местах путем организации систематической отчетности о постригаемых и санкционирования акта посвящения епархиальным архиереем.

Политика российского государства XVIII в., хотя во многом и противоречивая, следовала идее подчинения монашества общегосударственным целям, лишения его автономности. Однако сами русские монархи, будучи искренне религиозными людьми, не ставили вопроса о ликвидации монашества, а понимали свою политику как практическое \С.34\ возрождение раннехристианских норм. Успех реализации некоторых политических мер (соблюдение податной свободы принимающих постриг, согласие епархиального архиерея), имеющих под собой и каноническую подоплеку, показали, что буквальное исполнение церковных канонов в условиях XVIII в. могло иметь гибельные последствие для самого монашества. Постоянное отступление от многих церковных норм в российских монастырях XVIII в. было стихийно выработанным способом их существования в конкретно-исторических условиях усиления податного нажима и крепостной зависимости большинства населения Российской империи.

Авторский | Региональный | Хронологический |
Структурно-конфессиональный | По направлениям деятельности