При цитировании и ссылках на данную электронную публикацию указывать:

Нечаева М. Ю. За стенами древней обители. Четыре века истории Верхотурского Николаевского монастыря. Екатеринбург, 2000. С.__ (http://atlasch.narod.ru/)

Внутренний быт монастыря в XVII–XVIII веках [1] 

\С.15\

Монахов на Руси часто называли «иноками» – от слова «иной», не такой, как все. Жизнь в монастыре действительно иная, во многом невидимая окружающим и непонятная. Поэтому сделаем небольшое отступление.

Стремление искренне верующих христиан следовать евангельским заповедям часто приходит в столкновение с реальными условиями существования, с мирскими заботами. Каждый решает для себя такое противоречие по-своему. У некоторых, переживающих этот конфликт болезненнее остальных, возникает желание полностью переменить свой образ жизни, порвать с мирскими, светскими радостями и разочарованиями и целиком посвятить себя служению Богу и выполнению христианских заветов. Они уединяются от прочих людей и пытаются путем самосовершенствования очиститься от всего, что считается грехом перед Богом. Таков идеальный путь к монашеству.

Все люди, поступающие в обитель с намерением вести такой богоугодный образ жизни и в знак этого принять монашеский сан, называются послушниками. Кроме них там могут проживать паломники, которые приезжают поклониться монастырским святыням, помолиться в храме, получить духовный совет.

Твердость намерения послушника должна быть испытана. По церковным правилам такое испытание – искус длится три года. Все это время послушник должен выполнять монашеские обеты (то есть обещания, даваемые Богу). Таких обетов три – целомудрие, нестяжание и послушание.

Уходя от мирского, люди стремятся разорвать все связи, отвлекающие человека от служения Богу. Монахи не должны иметь семьи (поэтому они дают обет целомудрия), не должны иметь никакой собственности (обет нестяжания) и полностью отречься от проявлений своеволия, смиренно препоручив себя воле Божьей и демонстрируя полную покорность его велениям. Это смирение монах должен проявлять через абсолютную покорность всем повелениям настоятеля монастыря (обет послушания).

\С.16\

Если послушник успешно выдерживает искус, над ним совершают обряд пострижения, чем символизируется его приобщение к монашеству. Сначала на послушника одевают только рясу и клобук (головной убор). При этом крестообразно выстригают небольшую прядь волос. Прошедший такой обряд становится «рясофорным послушником» или «новоначальным монахом».

Окончательное принятие монашеского сана совершается через обряд малой схимы. Произносится наставление послушнику. Он дает три иноческих обета. Проводящий постриг настоятель обители или монах троекратно повелевает подать ножницы и троекратно отвергает их, как бы испытывая твердость послушника. Потом крестообразно выстригает прядь волос и нарекает новым именем в знак окончательного отрешения от мирской жизни. Монаха облачают в параман, пояс, рясу, мантию, клобук, сандалии и дают четки. Каждая деталь одежды символизирует новую жизнь, посвященную Богу. Так, ряса (в переводе с греческого – «ветхая одежда») означает покаяние. Черный цвет рясы должен говорить иноку о смерти, поскольку постриг считается переходом к иной жизни и, следовательно, мирской кончиной. Одеваемая на рясу мантия не имеет рукавов, ее края развеваются при движении, напоминая монаху о том, что он должен быть подобен крылатому ангелу. На голову одевается клобук («шлем спасения»), символизирующий умерщвление плоти и укрытие от соблазнов. Плечи покрывают особым четырехугольным платком с изображением креста – параманом, который означает связь с Христом и обуздание желаний. Монах должен постоянно произносить про себя молитвы, для их счета даются четки. Такой обряд – очень древний, но и сегодня он не изменился.

Увы, мы мало знаем о том, кем были монахи и послушники Верхотурского монастыря до 1763 г.: пожары уничтожили архив обители и навсегда стерли свидетельства о ее насельниках. Вероятно, в основе своей – крестьяне, как и большинство населения Урала того времени. Учитывая расположение монастыря вблизи города, можно предположить, что значительную часть его насельников составляли служилые люди, особенно в XVII в. Вероятно, многие из монахов и послушников этой обители были беглыми, по крайней мере, в других монастырях Урала, да и всей России, вплоть до 1733 г. было именно так, почему бы Верхотурскому отличаться от них? В принципе, это противоречило церковному и светскому законодательству, требующему не принимать в монашество зависимых крестьян без согласия их хозяев, а служилых людей – без согласия начальства, но на практике в обителях не очень интересовались мирским прошлым своих обитателей, и в российской истории неизвестны факты расстрижения монахов (то есть снятия иноческого сана) при обнаружении их самовольного ухода в монастырь. Неизвестно до 1733 г., пока российское правительство не проверило, как соблюдаются введенные еще при Петре I ограничения на постриг, и не обнаружило вопиющие нарушения практически во всех обителях. Впервые власти проявили твердость и последовательность, не побоявшись пойти вразрез с традицией: всех монахов, оказавшихся беглыми крестьянами, расстригли и отправили к владельцам, настоятелей монастырей оштрафовали за их принятие в обитель, а некоторых, особо отличившихся на этом поприще, даже лишили настоятельства и отправили в более отдаленные обители. Эти следствия велись на Урале вплоть до 1736 г.

\С.17\

Сведения о численности монахов тоже отрывочные. К 1621 г. их было 8, к 1627 г. – 13, к 1651/2 г. – 12, к 1671/2 г. – 15–19. Видимо, обитель становилась все многолюднее вплоть до 1733 г. Потом приток монахов резко замедлился, поскольку власти стали бдительно следить за соблюдением законодательных ограничений на постриг. Разрешено было постригать вдовых священнослужителей, отставных солдат, крестьян же и служилых людей – только при наличии отпускных документов, а их получить было очень непросто. Постепенно среди монашествующих все меньше оставалось бывших крестьян и служилых людей – только те, кто принял иноческий сан еще до запретительных указов Петра I, а новопостриженные были из числа вдовых священнослужителей, но среди них находилось значительно меньше желающих принять иночество, и количество насельников монастыря стало быстро сокращаться. К 1763 г. их было только 8 человек – как в первые годы существования обители.

Мы не знаем их судеб до поступления в обитель, не знаем их послушаний в монастыре. Даже список настоятелей Верхотурского Николаевского монастыря на протяжении XVII – первой половины XVIII в. имеет много пробелов, и вряд ли когда-нибудь удастся восполнить все лакуны.

Согласно церковным правилам, условиями поступления в послушники является соблюдение религиозно-нравственных норм и существующего законодательства. На практике дополнительным условием мог быть вклад – подарок монастырю. Крестьянам, желавшим иночества, нечем было особо одарить обитель, и им предлагали некоторое время поработать на него «за вклад». Такие случаи известны в Верхотурском Николаевском монастыре.

Всегда ли удавалось монахам строго соблюдать принесенные ими обеты, действительно порвать со своим прошлым и вести истинно аскетический образ жизни, посвящая себя молитвам и трудам во славу Божию? Конечно, все зависело от конкретного человека, но в целом материальный достаток, наличие подвластных вотчин, необходимость частого и продолжительного пребывания монахов вне стен обители для управления монастырскими владениями не способствовали строгому соблюдению принятых на себя добровольных ограничений. История не сохранила сведений о верхотурских иноках XVII–XVIII веков, которые прославились бы среди братии монастыря и окрестных жителей подвижнической жизнью, а факты отступлений отдельных монахов от иноческих правил были зафиксированы современниками.

Порвать все отношения с родственниками, оставить их в миру, а своей новой семьей считать только собратьев по обители оказывалось иногда слишком трудным делом для верхотурских монахов. Бывало, что родню пытались пристроить поблизости от обители, «порадеть» о ней. Так, настоятель Сергий в 1663 г. не удержался от того, чтобы не поселить в одной из монастырских деревень сына со всем его семейством.

\С.18\

В 1731 г. настоятель Филарет был обвинен в бесконтрольной трате казенных монастырских средств на содержание родственников: племянников и племянниц он «кормил и поил», вероятно, дав им и кров недалеко от обители, а сестре, намеревавшейся стать монахиней Покровского женского монастыря (он находился также в Верхотурье), выстроил особую келью, воспользовавшись деньгами Николаевской обители. Специально проведенное следствие подтвердило справедливость обвинений.. В 1736 г. Филарет был отрешен от должности.

Конечно, не стоит распространять эти выводы на всю верхотурскую братию того времени: так получилось, что сохранились источники, которые говорят о расследованиях отступлений от норм монашеской жизни, а не о повседневном их исполнении, и известно только одно такое расследование по Верхотурскому монастырю за весь период XVII – первой половины XVIII в., но факт остается фактом: нарушения случались. Искушение деньгами и властью сложно выдержать и в монашеской рясе.

Вотчины у обители были значительные, к 1763 г. зависимых крестьян было 560 душ мужского пола. После расследования 1733 г. обитель стала ощущать недостаток братии для исполнения административных обязанностей в вотчине. И к овдовевшим священникам церковные власти начали проявлять пристальный интерес, граничащий с принуждением, стремясь непременно склонить их к постригу. Где уж было настаивать на вкладе в монастырь, рады были принять самого бедного. Но появились другие проблемы: как быть с детьми, которых обычно оставалось несколько человек, зачастую малолетних. Расстаться с ними, оставив чужим людям, родители были не в силах. Семья крепко привязывала священников к мирской жизни. И чтобы обеспечить приток новых послушников и монахов, обители допускали появление в вотчинах детей своих насельников. Церковные власти долго пытались не замечать этого, но в 1763 г., во избежание конфликтов с государством из-за государственных налогов и повинностей, которые выросшие отпрыски обязаны были выполнять, постановили переписать всех детей монахов, тем самым окончательно узаконив такое явление.

\С.19\

Главным делом монахов всегда считалась молитва. С первых месяцев существования обители верхотурская братия строила храм. Долго ли просуществовал первый деревянный храм – во имя Святителя Николая Мирликийского Чудотворца с приделом во имя св. мучеников Бориса и Глеба, «в убогом виде» возведенный на скудные средства, – неизвестно, но в 1712 г. по указу Тобольского губернатора Матвея Петровича Гагарина и благословению митрополита Тобольского и Сибирского Иоанна (Максимовича) был заложен уже каменный одноименный храм с приделом во имя святых и праведных Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы. Старый деревянный к тому времени либо сгорел, либо был разобран по ветхости. Новый храм строили за счет государственных средств, вплоть до 1738 г., взяв за образец Верхотурский Троицкий градской собор, незадолго до того возведенный в камне, и пригласив опытных специалистов – московских каменщиков Ивана Борисова Сороку и Никифора Яковлева Громотина. Сохранились скупые свидетельства еще о двух монастырских храмах первого века существования Верхотурской обители: в 1627 г. упоминался храм во имя Димитрия Солунского (единственное свидетельство о нем), а в 1704 г. уже имелся храм во имя Покрова Пресвятой Богородицы, по-видимому, построенный незадолго до этого и в 1738 г., по возведении первой каменной церкви в обители, отданный братией женскому Покровскому монастырю. Каменный Никольский храм оставался единственным в обители вплоть до XIX в.

О правилах жизни верхотурской братии в XVII–XVIII вв. известно очень мало. Письменного устава, вероятнее всего, у них не было. Государственная руга, выплачиваемая вплоть до 1698 г., назначалась в зависимости от занимаемой должности в монастыре и поступала в раздел между братией. Послушникам руга не полагалась. Чтобы содержать родственников в вотчине, монахи тоже должны были располагать какими-то суммами денег индивидуально. Все эти косвенные свидетельства говорят о том, что Верхотурский монастырь не придерживался строгих правил иноческого общежития, что было достаточно распространено в России того периода.

\С.20\

Нет свидетельств и об актах благотворительности Верхотурского монастыря в первые полтора века его существования. Впрочем, представление об активном милосердии православных обителей как одном из проявлений их христианского предназначения утвердилось в российском обществе позднее, в XIX в., а до этого благотворительность являлась скорее выражением личного подвижничества отдельных иноков, чем отличительной чертой монашества в целом.

Зато иная стезя христианского подвижничества – распространение православия среди иноверцев – была не чужда верхотурским монахам. Верхотурье строилось на вогульских землях, более или менее заселенных, и постепенное приобретение вотчин для монастыря неизбежно должно было сопровождаться установлением определенных отношений с местным населением. Обычно они строились на добрососедской основе: вогулы знали, что могут получить у братии в долг деньги, хлеб, хотя монахи всегда оформляли такую сделку юридически, беря в заклад земли, то есть благотворительностью в полном смысле слова не занимались. Но возвращения долга иногда ждали годами, не забывая, впрочем, интересов обители. Среди их должников были и новокрещеные – возможно, их же проповедью.

Во второй половине XVII в. представителю коренных народностей Урала для принятия православного крещения уже недостаточно было изъявить свое желание, необходимо было получить хотя бы некоторые понятия о принимаемой вере. Для этого предписывалось всех желающих креститься отправлять предварительно в православные монастыри на шесть недель. Выполнял такую обязанность христианского просвещения инородцев и Верхотурский Николаевский монастырь. В 1678 г., например, положенный срок под началом верхотурских иноков здесь прожил Иван Черемисин.

Христианско-просветительская деятельность Верхотурской обители не ограничивалась окрестностями монастырских вотчин. В 1716 г. митрополит Тобольский и Сибирский Филофей, исполняя указ первого Сибирского губернатора, велел Николаевскому монастырю набрать по Верхотурскому уезду (охватывающему в то время весь восточный склон Уральских гор) детей иноверцев, способных к обучению, и либо отослать их в архиерейскую школу в Тобольск, либо завести школу для них при обители.

Исполнил ли настоятель волю владыки – неведомо, но иная форма христианского просвещения была не чужда верхотурским инокам.

Ревностный миссионер Сибири митрополит Филофей (Лещинский) в 1718 г. возложил на верхотурского архимандрита Сильвестра проповедь христианства вогулам и черемисам, жившим по берегам рек Бисерти и Утки (ныне территория Красноуфимского района). Идея миссионерской экспедиции была поддержана и первым сибирским губернатором князем Матвеем Гагариным.

Прибыв в марте того же года на место, Сильвестр обратился к язычникам с увещеваниями. Однако далеко не все желали услышать его. Жители некоторых деревень убежали в леса, многие оказались на дальних лесных промыслах, и на долю миссионера остались в основном женщины и дети. Тем не менее, общее число обращенных в христианство он оценил в 2600 человек.

\С.21\

Десять лет спустя новый митрополит Антоний снова поручил архимандриту Николаевского монастыря Сильвестру, как одному из своих сподвижников, дело христианского просвещения вогулов, проживающих в окрестностях Верхотурья, Туринска, Тюмени и Пелыма, то есть на всем Восточном Урале и прилегающих территориях Западной Сибири, за исключением самых северных ее районов. Архимандрит Сильвестр со всем усердием обратился к миссионерским трудам, организовав экспедицию в селения новокрещеных (недавно принявших православие) Пелымского и Верхотурского уездов. Число спутников миссионера было невелико: светские канцелярии призывали его действовать убеждением, а не принуждением, и давали от силы двух солдат, помимо которых он привлек священника с дьячком. Вез архимандрит и «дары» для тех, кто пожелает принять крещение: холст, сукно, котлы, ножи, иглы, табак, выданные ему от светских властей.

Первые рапорты из Пелымского уезда были триумфальными: за короткое время обращены в христианство 1741 человек, санкционирована закладка 10 часовен. Совершив таинство крещения (хотя число обращенных давно внушает сомнения исследователям), Сильвестр направился в пределы Верхотурского уезда, откуда отрапортовал об обращении еще 514 человек. Однако впереди его ждали суровые испытания.

Вогулы, жившие по берегам рек Чусовой и Бисерти, встретили миссионера весьма враждебно. Лишь немногие из обращенных им ранее в православие остались верны новой вере. Когда архимандрит вознамерился снова обратиться к ним с христианским напутствием, его схватили и подвергли истязаниям и оскорблениям. Зазвучали призывы к смертной расправе над Сильвестром. Силы были неравными, нападавших было не менее 14 человек, за которыми стояли их кровные родичи, а вся экспедиция исчислялась вместе с архимандритом в 6 человек, и даже солдаты при нем оказались безоружными. Вероятно, лишь опасение карательных мер со стороны местных властей удержало язычников от расправы. Сильвестра отпустили, сильно избив при этом, после чего он вернулся в монастырь и доложил о случившемся властям. Началось следствие, в ходе которого и нападавшие обвинили миссионера в насильственном крещении и притеснениях. Правительство, стремившееся поддерживать мирные отношения в регионе, не вызывая возмущения местных племен, чтобы регулярно получать с них ясачные платежи, повелело прекратить миссионерскую деятельность Сильвестра, хотя митрополит характеризовал его как человека тихого и рассудительного. Следствие велось вплоть до 1731 г., когда Сильвестр, по-видимому, и скончался.

Больше Верхотурский монастырь не организовывал миссионерских экспедиций.

Примечание:

1. В главе использованы: материалы: Баранов В. С. Летопись Верхотурского Николаевского мужского общежительного монастыря (Екатеринбургской епархии) в связи с историческим сказанием о житии, чудотворениях и св. мощах Св. Праведного Симеона, Верхотурского Чудотворца. Н-Новгород, 1910; «Очерки истории и культуры города Верхотурья и Верхотурского края. (К 400-летию Верхотурья)» Екатеринбург, 1998, С.79-80; Акишин М. О. Полицейское государство и сибирское общество. Эпоха Петра Великого. Новосибирск, 1996. С.117, 132-133; Дмитриев А. Пермская старина. Вып. VII. Пермь, 1897. С.145-151 и другие материалы.