В электронном тексте указана нумерация страниц печатного издания: \C._\

Примечания приведены в конце глав.

© Нечаева М. Ю., 1998

Коммерческое использование и распространение в печатном виде, а также размещение в электронных библиотеках и изданиях без разрешения правообладателя недопустимы.

Нечаева М. Ю. Монастыри и власти: управление обителями Восточного Урала в XVIII в. Екатеринбург, 1998. С.__ (http://atlasch.narod.ru/)

ГЛАВА I. МОНАСТЫРСКАЯ АДМИНИСТРАЦИЯ

\С.21\

Администрация монастыря формировалась из различных групп населения вотчины и обители.

Высшей властью обладал настоятель монастыря. Церковная традиция и законодательство (светское и церковное) всегда считали его полномочным олицетворением обители. Он нес ответственность за выполнение крестьянами в монастырских владениях существующих законов и распоряжений и за следование братии нормам монашеского образа жизни [1].

Согласно Духовному Регламенту и монастырским уставам, настоятель – должность выборная. Его избирает братия обители, она же может «свести» его с настоятельства [2]. На практике это происходило иначе: все настоятели трех монастырей в изучаемый период были назначены епископами, а не избраны братией. Церковная традиция признавала такой вариант, если не было подходящей кандидатуры среди насельников обители, но скорее как исключение, чем как правило. Для уральских же монастырей 20–60-х гг. XVIII в. типичным было именно назначение, хотя его мотивировка и выдерживалась в традиционном духе. Часто настоятеля присылали из другого монастыря. Назначение было бессрочным, но желание монаха занимать эту должность до некоторой степени учитывалось. Так, в 1763 г. из Далматова в Кондинский монастырь был переведен занастоятель Виктор, поскольку кондинский игумен Исаакий «охоты не имеет до игуменства» [3].

Настоятель осуществлял прямое руководство деятельностью насельников обители, был в курсе всех хозяйственных проблем, вместе с «лучшей братией» присутствовал при счете монастырской казны и при описях монастырского имущества. Согласие настоятеля \С.22\ требовалось на любые денежные траты обители, выходящие за рамки повседневности. Ему сообщали о ходе рекрутского набора, подушного сбора, о всех территориальных спорах, бытовых нарушениях монашеского образа жизни, колодниках и т.п. Приписной девичий монастырь по всем вопросам обращался к нему.

Далматовские и верхотурские настоятели являлись и заказчиками окрестных церквей. Текущие вопросы они решали путем посылки к священнослужителям рассыльных с поручениями. Иногда настоятели лично объезжали заказ с целью проверки «благочиния», обращая внимание на содержание культовых предметов, регулярность проведения церковных служб, контролируя своевременность предоставления приходской отчетности. На настоятелей возлагалось проведение дознаний по фактам должностных проступков духовенства заказа, а также над начальствующими лицами близлежащих монастырей. Функции заказчика в таких случаях были чисто исполнительскими: право суда над духовенством принадлежало только епископу, и именно по приказам из консистории начинались расследования. Изредка настоятелям монастырей приходилось проводить следствия относительно монастырских крестьян соседних обителей, если по каким-то причинам епархиальное правление считало невозможным возложить эту обязанность на игумена обители-вотчинника. Например, в 1723 г. настоятелю Невьянского монастыря было поручено провести дознание над далматовскими крестьянами по делу о вывозе ими соли, являвшемся государственной монополией [4].

При столь широких полномочиях настоятеля средств регулярного контроля за его деятельностью со стороны внешних инстанций практически не существовало.

Второе лицо в монастыре – наместник. Позднейшие уставы определяют эту должность как выборную, требующую лишь утверждения епархиальным архиереем. По-видимому, такова была церковная традиция. В изучаемых нами монастырях выборность наместника не была распространена: все известные случаи по Далматову и Конде говорят о назначении на эту должность без всякого братского выбора, а по материалам Верхотурского монастыря должность наместника не прослеживается, что, надо полагать, объясняется слабой сохранностью архивного фонда этой обители.

\С.23\

Как и настоятель, наместник зачастую назначался епископом из числа братии другого монастыря. Назначение было бессрочным.

Во время отсутствия в монастыре настоятеля наместник принимал на себя весь груз его обязанностей. Уезжая из обители, даже ненадолго, наместник все дела и казну обычно передавал казначею, хотя имел право и сам назначать кандидатуру временного заместителя.

В Далматове в 60-е гг. появилось еще одно промежуточное звено между настоятелем и наместником – должность занастоятеля. Четырнадцать месяцев – с февраля 1762 по апрель 1763 г. – им был иеромонах Виктор. Необходимость его назначения объяснялась так: «...ибо как вы наместник иеромонах Макарий и казначей иеромонах Иларион во управлении того монастыря оказались слабы...». Виктору, переведенному из Тобольского Знаменского монастыря, предписывалось управлять монастырем самому, а заказными делами вместе с Макарием [5]: в то время отсутствие настоятеля в Далматове стало постоянным, поскольку он одновременно заведовал и хозяйством архиерейского дома в Тобольске, и дела заказа легли на наместника. В течение четырнадцати месяцев пребывания в обители Виктора функции наместника были сведены к наблюдению за хозяйственными делами в центре вотчины – Теченском поселье, где он постоянно и находился.

Наместник Кондинского монастыря во время отсутствия архимандрита, проживающего в Тобольске, также был непосредственным руководителем обители, но одновременно занимался и административно-исполнительскими функциями, например, пять лет выдавал рожь из монастырской казны, пока в 1750 г. не попросил освободить его от этой обязанности и передать ее простому монастырскому служителю.

Таким образом, четкого определения полномочий наместника не существовало, все зависело от присутствия в монастыре настоятеля, количества административных дел и способностей самого наместника. С настоятелем он был связан чисто исполнительскими отношениями, сам же отдавал распоряжения прежде всего казначею.

В документации Далматовского монастыря весьма эпизодически упоминается должность эконома, явно не всегда имевшаяся в \С.24\ административном аппарате обители. Эконома назначал епархиальный архиерей по просьбе настоятеля или (временно) сам настоятель. В 1753 г. необходимость подобного назначения аргументировалась тем, что «... во исправлении монастырских и заказных дел немалое затруднение бывает, а для вспоможения во оном направлении способных не имеется и за отлучками как в монастырские вотчины и для смотрения Экономии, так и в ведомство заказное для действительного по получаемым указам исполнения ко управлению оных монастырских и заказных дел поручать и в том вспомоществовать некому...» Эконому предписывалось:

1) иметь совет и соприсутствие с настоятелем при решении монастырских и заказных дел;

2) во время отсутствия в монастыре настоятеля управлять монастырскими и заказными делами;

3) не вступаться в содержание монастырских приходов и расходов, ибо это функции казначея;

4) без совета и дозволения настоятеля не наряжать монастырских служителей и крестьян в работы и не налагать на них какие-либо поборы [6].

Внутримонастырская переписка почти не содержит сведений о текущей деятельности эконома. Судя по перечисленным выше функциям, он был близок по своим полномочиям к наместнику, но эти должности существовали в монастыре одновременно. В 1762–1763 гг. эконома в Далматове часто отправляли как обычного иеромонаха в различные деловые поездки – к архимандриту в Тобольск, в Исетскую провинциальную канцелярию в Челябинск, в Оренбург к губернатору. Кроме эконома в этой обители в некоторые годы были и подэкономы с подобными же исполнительскими функциями [7].

В монастырской администрации преобладал принцип единоначалия, однако существовали вопросы, традиционно оформлявшиеся как коллективные решения. Подобная коллегиальность требовалась при рассмотрении расходов монастырской казны, выходящих за рамки обыденных либо своим размером, либо по цели, и при назначении на должности казначея и некоторых монастырских служителей. Изредка братия объединялась и подавала коллективную жалобу на настоятеля или наместника.

\С.25\

В монастыре выделялись два достаточно автономных административных центра – собственно обитель, при которой находилось монастырское правление, и крупнейший хозяйственный центр вотчины в виде поселья или заимки.

В монастырском правлении готовились все документы для внешних инстанций и курировался поток внешней корреспонденции монастыря. Источники позволяют говорить о непосредственном руководстве канцелярией настоятелем монастыря или лицом, замещающим его в обители. В 20–40-е гг. недостаток грамотных людей в вотчинах приводил к тому, что канцелярские обязанности выполняли и приказные служители, присылаемые на неопределенное время из архиерейского дома, и канцеляристы из управительских канцелярий, и священнослужители монастырских церквей. К 60-м гг. делопроизводство было уже сосредоточено в руках монастырских служителей.

Монастырское правление осуществляло и функции духовного правления. В рамках заказа преобладал опосредованный контроль: заказчики инспектирующих поездок почти не совершали, довольствуясь письменными контактами с духовенством заказа и сведениями от рассыльщиков, отправляемых для распространения распоряжений по церквям.

Между духовным правлением (так с 1744 г. стали называть канцелярию заказчиков) [8] и причтом конкретных церквей стояло еще одно административное звено – десятоначальники. Как следует из названия должности, она предназначалась для контроля за 10 церквями. Группировка по принципу 1 к 10 присуща не только церковному. но и мирскому управлению, где тоже были десятские, сотские. Подобная организация церквей имеет весьма древнее происхождение: со времен Киевской Руси «собором» именовали один из храмов, вокруг которого группировались еще несколько (около десяти) церквей и в котором периодически проводили общие сходы духовенства. Для XVIII в. сведений о подобных сборах духовенства нет, должность десятоначальника стала сугубо бюрократической. Центральные органы практически не интересовались деятельностью десятоначальников, и даже в консисторию заказное правление сообщало о состоявшихся назначениях \С.26\ на эту должность лишь «для ведома». При назначении давались указные памяти, где определялись подведомственные церкви (их могло быть и шесть, и девять, но деление на десятоначалия проводилось в рамках одного заказа). В Далматовском заказе, например, в 1750 и 1752 гг. таких должностных лиц было четверо. Фиксированных центров десятоначалий не было, и главой подобного округа мог стать любой священник (вероятно, наиболее крупных селений). Назначение было бессрочным, основной функцией десятоначальников считалось «смотрение суеверия» в церквях, т.е. прежде всего контроль за наличием раскольников. Десятоначальники аккумулировали у себя различные церковные сборы перед отсылкой в заказное правление, объявляли полученные оттуда указы, подавали доношения о поведении некоторых священнослужителей [9]. Должность имела явную генетическую связь с бытовавшей в ХVII – начале ХVIII вв. должностью поповского старосты [10].

Хотя заказ и монашеская обитель – религиозные центры, сфера регуляции духовной деятельности не породила почти никаких дополнительных должностей, кроме собственно священнослужителей. Известно, что еще в раннехристианских монастырях были предусмотрены особые старцы, наблюдающие за благочинием в обителях, духовники для братии; имелись эти должности и в монастырях конца XIX в. В обителях 20–60-х гг. XVIII в. функции духовника выполнял сам настоятель, не было ни особого благочинного, ни библиотекаря. Церковные книги иногда поручались для хранения одному из иеромонахов, в остальное же время находились в ведении казначея. В заказах сведения о выборе специального духовника для духовенства относятся к 1750 г. Так же, как каждый священник в своем приходе, он наблюдал за регулярностью исповеди причта, тщательно фиксируя это в особых ведомостях [11]. Должности благочинного, хотя и предусмотренной указами центральных властей, не существовало.

В 1721 г. был введен институт духовных фискалов (инквизиторов) исключительно для контроля за деятельностью духовенства. Для монашествующих предусматривались особые инквизиторы из числа братии. Такая должность была в каждой обители. Инквизитора \С.27\ выбирали сами монашествующие, но после избрания духовный фискал уже не подчинялся монастырским властям, хотя и продолжал жить в обители. Должностные полномочия таких фискалов были определены специальной синодальной инструкцией и указом от 4 сентября 1722 г. [12]. На местах с выборами инквизиторов явно не торопились, зачастую приступая к ним только после вторичного напоминания епархиальными властями: так, в Далматове и в ноябре 1723 г. выборы еще не состоялись [13]. Инквизиторы проявили большую активность по выявлению должностных проступков монастырских властей, возбудили ряд следствий, периодически объезжали церкви и осуществляли таким образом личное наблюдение и контроль, который так и не стал систематической обязанностью заказчиков. Нанося визиты в приходы, духовные фискалы осматривали церкви, культовые предметы, контролировали их материальное состояние (ветхость, чистоту) и соответствие каноническим предписаниям. После объезда инквизитор подавал доношение об обнаруженных нарушениях своему непосредственному начальству в лице провинциал-инквизитора и информировал заказчиков, он же объявлял по церквям заказа и так называемые прочетные указы [14]. Именным указом 15 марта 1727 г. должность духовных фискалов была отменена, а их функции переданы заказчикам [15].

Количество и предметная направленность различных должностей, характер распределения функций между ними весьма показательны с точки зрения специализации управления. Большинство монашествующих и отставных солдат, значительное число занятых административными функциями монастырских служителей и крестьян были задействованы на должностях, связанных с хозяйственным управлением и непосредственной организацией работ крестьян.

Вотчина была отделена от обители как пространственно, так и наличием постоянно проживавших там управленческих кадров, которые вели собственное делопроизводство. Этот экономический центр поддерживал постоянную переписку с монастырским правлением, информируя его о наиболее важных событиях. Различные деревни и поселья группировались вокруг одного, самого крупного, \С.28\ и управляющий этим центром – им мог быть монах-строитель, посельный монах или посельный надсмотрщик – осуществлял функции хозяйственного, податного и полицейского управления по отношению ко всем населенным пунктам вотчины.

Посельного монаха назначал настоятель бессрочно. Хотя в Далматовской вотчине было несколько поселий, такая должность была только в одном – Верхтеченском. Монах объезжал и осматривал пашни, контролировал ведение приходо-расходных книг хлеба и денег по поселью, осуществлял общий надзор за мельницей. Он же выполнял и некоторые следственные функции: доносил о бегстве крестьян, кражах, проводил предварительные допросы подозрительных людей, появлявшихся в вотчине, и готовящихся к побегу крестьян. По данным 30-х гг., посельные монахи имелись и в Верхотурском монастыре. Существовала аналогичная должность и в Кондинской заимке, там это был иеромонах-строитель, но его назначал митрополит.

На хозяйственно-административных должностях активно использовались монастырские служители. В Верхотурском монастыре существовала должность приказчика, в 1763 г. на ней побывали двое. Приказчика назначали монастырские власти, но с чем была связана замена в июне 1763 г. одного лица другим – неясно: возможно, должность была срочной, или, что все-таки вероятней, замена произошла вследствие служебных проступков. Назначение на эту должность вкладчиков, отмеченное в некоторых сибирских обителях ХVII–ХVIII вв., для изучаемых нами уральских монастырей не характерно [16]. В Далматовской вотчине приказчиков не было, а схожий круг обязанностей возлагался на посельного надсмотрщика (или просто – посельного). В Верхотурской вотчине должности посельного и приказчика существовали одновременно. Оба находились в Пышминской заимке, и выявить характер взаимоотношений и размежевания функций между ними на основе сохранившихся источников не удается: тот и другой занимались организацией подушного сбора, работ крестьян на монастырь, публиковали указы и т.д.

Должности посельного монаха или посельного надсмотрщика из мирян были альтернативными. Только в 1763 г., в период «дубинщины», \С.29\ зафиксировано одновременное существование обеих должностей в Далматовском монастыре, и причина такого административного параллелизма вполне ясна: посельный надсмотрщик Стефан Гордеев оказался под подозрением в содействии восставшим крестьянам.

Посельного надсмотрщика назначал, видимо, настоятель, и тоже бессрочно, как и посельного монаха. Судя по сохранившимся документам Далматовского и Верхотурского монастырей, надсмотрщиков обычно подбирали из числа крестьян, но с момента назначения они получали жалованье от обители и писались уже в числе монастырских служителей. Как свидетельствует само наименование должности, надсмотрщики находились в посельях или заимках – наиболее крупных селениях вотчины. В Далматовских владениях в 1763 г. было три посельных надсмотрщика: в Верхтеченском и Хмелевском посельях, Нижноярской деревне. Между ними существовала своеобразная иерархия: постоянную деловую переписку с монастырским правлением вел верхтеченский посельный (им с 1750 по 1764 г. был Стефан Гордеев), именно ему отдавались распоряжения относительно всей монастырской вотчины. Остальные посельные не получали от монастырского правления приказов напрямую. В распоряжении верхтеченского посельного были рассыльщики и писчик (сам Стефан Гордеев был неграмотным). Он действовал в тесном контакте с монашествующими, находящимися в поселье, например, в период пребывания наместника в вотчине они вместе объезжали пашни, рапортовали об одних и тех же делах, причем ни распределения функций, ни взаимной подчиненности между наместником и посельным надсмотрщиком в этой ситуации выявить не удается, хотя распоряжения монастырского правления обычно адресовались именно посельному. Его рапорты отличались духом исполнения приказа, тогда как наместник скорее информировал о ситуации, объявлял о нуждах поселья в различных изделиях, материалах, кадрах.

Зато постоянные контакты посельного с мирским правлением носят более отчетливый характер: он отдавал приказы старосте, сотникам, информировал монастырское правление, если они оказывали какое-то неподчинение.

\С.30\

Круг функций посельного надсмотрщика был достаточно широк. Прежде всего это управление хозяйственной деятельностью вотчины: организация пахоты и сбора урожая, крестьянских работ, скотоводство, дела на мельнице и контроль за помольными сборами, уборка хмеля, ведение хозяйственной отчетности. Он же контролировал и сбор пятины в монастырскую казну, лично участвуя в описании крестьянских овинов, в которых хранился урожай, контролируя деятельность пятинщиков (за своевременностью назначения которых сам же и следил), в его ведении состояли казенные монастырские припасы, хранящиеся в поселье. Посельный следил и за кадровым обеспечением хозяйственных служб: информировал монастырское правление о необходимости присылки мельника, бондаря, коновала, мельничных засыпок, пятинщиков, доносил о недобросовестной работе скотников, мельника, он же требовал у монастырского правления присылки всех необходимых, но отсутствующих в поселье материалов – соли, бумаги, жерновов и т.д. Помимо хозяйственно-экономических обязанностей выполнял и ряд других: следил за исполнением в вотчине указов о запрете винокурения и за тем, чтобы никто не привозил вино в вотчину, рапортовал о беглых монастырских крестьянах, о самовольных покосах, пашнях, краже монастырского имущества, ему поручалось проведение в жизнь решений монастырских властей по мелким имушественным тяжбам между крестьянами. На посельных возлагались иногда публикация указов в вотчине и контроль за подушным сбором (через мирское правление).

Надо отметить, что монастырским властям удавалось подобрать в посельные надсмотрщики людей достаточно добросовестных и преданных: срок службы Стефана Гордеева весьма убедителен в этом плане, практически не было жалоб на его злоупотребления со стороны крестьян и подчиненных ему должностных лиц.

Посельному и наместнику подчинялись некоторые другие хозяйственно-административные должности (они прослеживаются только по далматовскому архиву).

За состоянием дел на монастырской конюшне следил конюшенный (в 1732 и 1764 гг. – монах, в 50–60-е гг. – отставной подпоручик или монастырский служитель). Он составлял реестры паршивых лошадей, информировал монастырское правление \С.31\ о потере или самовольной продаже монахами казенного конюшенного имущества, наблюдал за работой конюхов.

При казенных монастырских мельницах Далматова, находящихся на Исети, в 60-е гг. существовала должность мельничного уставщика, под непосредственным контролем которого находились мельник, его ученик и шесть засыпок На долю уставщика выпадал контроль за сохранностью монастырского имущества, за сбором помольных денег и составление соответствующих приходно-расходных книг. Властных полномочий по отношению к мирским властям он не имел и для наряда крестьян на починку мельницы обращался прямо в монастырское правление или к посельному и наместнику.

Как достаточно автономный организм воспринималось и мирское правление: указы часто посылали не конкретным его должностным лицам, а правлению в целом. Распоряжения в адрес мирского правления исходили и непосредственно из обители, и от посельного, который мог сам обратиться к нему или попросить монастырское правление отправить туда указ. Наряды крестьян в работу обычно организовывали десятники и сотники – низшее звено мирского правления, они получали приказы либо от посельного через рассыльщиков, либо от старосты.

Срок полномочий мирского старосты, сотников и выборных от крестьян был строго определен – один год. Их избирала община, всех сразу, «одной командой», и год спустя они тоже уходили все вместе. На второй срок обычно никого не оставляли, хотя позднее эти лица могли быть снова избраны. Для всей монастырской вотчины выбирался один состав мирского правления, т.е. крестьянская община совпадала с размерами вотчины. О состоявшемся выборе информировали монастырское правление, откуда давался приказ священнику привести к присяге новое мирское правление по стандартному, разосланному в 1743 г. в печатном виде, клятвенному обещанию. Ни одного факта, говорящего о том, что монастырское правление могло не санкционировать такой выбор, не имеется [17]. После принесения присяги новый состав принимал всю документацию у предыдущего и приступал к своим обязанностям.

\С.32\

Помимо этих выборных лиц существовало еще одно звено управления – десятники. Как следует из названия, им поручался десяток крестьянских дворов, в пределах которых они и должны были исполнять те обязанности, ответственность за которые в пределах сотни дворов возлагалась на сотника, а в пределах всей общины – на старосту (конечно, на практике в компетенции десятника и сотника могло быть не ровно 10 и 100 дворов, а около этого). В Далматовской вотчине, например, в 1750 г. десятников было 49 [18]. Их поручалось выбрать старосте. Что это было – назначение старостой или действительно выбор, лишь санкционируемый им, – источники ничего не говорят. Монастырское правление после выборов могло дать этим лицам «десятную», где подчеркивалась та или иная их обязанность, например, надзор за неимением винокурения.

В 20–60-е гг. XVIII в. был лишь один случай отклонения от обычной процедуры выборов мирского правления. В марте 1763 г., во время восстания монастырских крестьян в Далматове, выбранное правление почти в полном составе перешло на сторону бунтующих крестьян, и после ряда безуспешных попыток монастырских властей добиться от них повиновения и помощи в подавлении протеста настоятель монастыря пошел на назначение старосты и сотников из числа крестьян, еще повинующихся властям [19]. Впоследствии назначенное мирское правление имело власть только над крестьянами, официально подписавшимися в своем повиновении монастырскому начальству.

В управленческом плане мирской староста, сотники и выборные с десятниками воспринимались как единое целое и самим монастырским правлением, и внешними светскими органами, которые могли адресовать свои распоряжения непосредственно мирскому правлению (хотя посылали их, как правило, через монастырь). Указание в качестве адресата всего мирского правления или только его главы (старосты) отнюдь не означало того, что в первом случае предписание должно исполняться коллективно, а во втором – самим старостой. Четко определить характер взаимоотношений различных должностей мирских правлений не представляется возможным, поскольку в архивах сохранился делопроизводственный \С.33\ комплекс иного административного звена – монастырских правлений. Невозможно определить, коллегиально или единолично разрабатывались текущие распоряжения, поступающие из мирского правления. Сама сущность подобной коллегиальности – принимались ли решения только правлением или совместно с крестьянами общины – также недостаточно ясна, поскольку одинаковые по содержанию рапорты в монастырское правление оформлялись как от лица одного мирского правления, так и с участием крестьян. Сложившиеся делопроизводственные штампы в данном вопросе оказывают плохую услугу историкам.

Канцелярские служители при мирской избе и одновременно при посельном надсмотрщике именовались писчиками. В Далматове такие писчики могли быть крестьянами, но жалованье обычно получали из монастырской казны. В Кондинской заимке писчик с 1756 по 1762 гг. довольствовался от крестьян, но подушный сбор за него вносили из монастыря, а с 1762 г. стали выплачивать и жалованье [20]. На эту должность назначали, а не выбирали, и непременным условием являлась грамотность.

Для связи должностных лиц внутри монастыря, для отправки документов во внешние инстанции, а также для непосредственных нарядов крестьян в различные работы использовали монастырских рассыльщиков (в 30-е гг. называемых ходоками). В 1761 г. в Далматове их было шесть, часть из них находилась при самом монастырском правлении, часть – при посельном надсмотрщике (в 20–30-е гг. – при монахе). Поручение рассыльщикам, даваемое из монастырского правления, оформлялось в виде наказа, но могло быть и в устной форме. Отчитывались они в выполнении приказа тоже устно, письменные рапорты составлялись лишь в том случае, если при исполнении встретились какие-то сложности, превращаясь, по сути, в объяснительные документы. Вопрос о назначении (бессрочном) или снятии рассыльщика мог решить только настоятель или замещающее его лицо.

Вполне четко выделилась отрасль учета денежных и материальных средств. Отдельные лица занимались контролем хлебных, харчевых, железных, денежных припасов, ризницы, соли, однако эта специализация не была жесткой – несколько видов материалов \С.34\ могли находиться в ведении одного лица. Раздельно учитывались ценности, хранившиеся в самом монастыре, посельях, заимках. Размежевание учета прихода и расхода различных средств еще не стало традицией того времени, хотя временами и бытовало. В начале 20-х гг. непосредственный сбор и запись государственных податей в монастырских вотчинах велись еще специальными земскими комиссарами, присылаемыми в монастырь извне, но с 1723–1724 гг. основные учетные функции были переданы монашествующим. К 60-м гг. эти полномочия во многом перешли к выборным из крестьян целовальникам и назначаемым монастырским служителям, однако общий контроль за финансами и движимым имуществом самой обители оставался в руках казначея из монашествующих, а сам процесс передачи учетных функций в руки людей, назначаемых из числа вотчинного населения, имел достаточно обратимый характер, и в моменты социальной напряженности столь немаловажная сфера управления снова концентрировалась в руках монахов. Учет церковных средств также был специализирован: для этого существовал выборный церковный староста.

Обязательной должностью в аппарате управления был казначей. Должность эта являлась выборной, хотя и бессрочной. Известны случаи, когда вместе с казначеем выбирался и его «товарищ» из бельцов, например, в Далматове в 1758 г. им стал Федор Воробьев. К сожалению, источники не позволяют установить круг его полномочий, и, по-видимому, выбор «товарища» не стал правилом [21].

При выборе казначея от него не всегда требовалась грамотность, хотя это и было желательно. В 1736 г. бывшего казначея Далматовского монастыря Исайю характеризовали как человека малограмотного [22]. В 50–60-е гг., когда большинство братии стали составлять бывшие священнослужители, подобрать грамотного казначея уже не представляло труда. Казначей мог просить о снятии с должности, и, как правило, просьба удовлетворялась. Мотивировали такое желание по-разному: ссылались на болезнь или же весьма самокритично оценивали свои способности – «ибо я оного послушания за простотою и за малопамятством моим также и за недостачеством к тому смысла снесть не могу» [23].

\С.35\

Круг функций казначеев мог несколько варьироваться. В его состав обязательно включалось ведение финансовой отчетности и хранение монастырской казны. Обычно с казной хранился и архив, казначею же поручались монастырская ризница и книгохранилище. Казначей мог заключать подряды с крестьянами на некоторые работы, например, на каменное строительство в самой обители. Бывали периоды, когда он фактически управлял монастырем, если отсутствовали и настоятель, и наместник. В 20-е гг. в Далматовском монастыре на казначея были возложены обязанности заказчика. С 1764 г. функции далматовского казначея были поделены сразу между пятью монахами: вводились должности двух казначеев, ризничего и иеромонахов, заведовавших конюшенными делами и церковными книгами [24].

Каждый отъезд казначея из монастыря требовал специального разрешения епархиального архиерея, передачи казны. Все монастырские власти вплоть до настоятеля обязаны были давать казначею отчет в любых своих финансовых расходах.

В непосредственном подчинении у казначея монастыря состояли казначеи из числа монастырских служителей. Один из них – железный – фиксируется по архиву Далматовского монастыря только в 30-е гг., и его непосредственным предшественником был кузницы служебник (из числа монашествующих). После 30-х гг. подобная должность уже не фигурирует в монастырском управлении, как не ведется и отдельная отчетность по кузницам. Другой – житенный – был в Далматове в 60-е гг. И того и другого назначал казначей монастыря с согласия настоятеля. Обязанностью житенного казначея была выдача харчевых припасов для монашествующих и монастырских служителей. Ранее (например в 1722 г.) эта обязанность была возложена на житенного монаха, должность которого была восстановлена в июле 1763 г., вероятно, с одновременной ликвидацией должности житенного казначея. Решение о такой перемене было принято братским определением, и его причиной следует считать крупное восстание зависимых крестьян – «дубинщину», в условиях которого монастырское правление вынуждено было поставить на все ответственные имущественные посты монахов. Одновременно с должностью житенного казначея \С.36\ существовала должность монастырского служителя у выдачи борошневых припасов: различного скарба, одежды, обуви, железных припасов в кузницу. Таким образом, функции прежнего железного казначея и монаха–кузницы служебника в 60-е гг. также оказались переданы монастырскому служителю.

Схожая ситуация была и в Кондинском монастыре: в 1756 г. наместник попросил передать часть его функций (выдачу ржи) монастырскому служителю [25], чья должность аналогична житенному казначею Далматова.

Традиционным звеном в управлении не только церковными вотчинами, но и частновладельческими и государственными были различные целовальники. В изучаемый нами период существовали соляные, хлебные, провиантские и фуражные целовальники, а также целовальники денежных государственных сборов, борошневых припасов и конской площадки. Все они были выборными, причем на определенный срок – на период сбора и реализации того или иного объема продуктов и финансовых средств. Так, соляные целовальники появлялись на период приема и распродажи конкретного количества закупленной соли, провиантские и фуражные – для разового сбора и отвоза в крепости или полки продуктов и сена, целовальники денежных сборов выбирались на один срок сбора, а конской площадки – на период проведения торгов, оговоренный светскими органами.

Выборы целовальников происходили так же, как и мирского правления, но в иные сроки [26]. Об избранных на эту должность информировали монастырское правление или управительскую канцелярию (если речь шла о государственных сборах), посылая подтверждающие законность избрания документы. Соответствующая канцелярия или монастырские власти обязательно заботились о том, чтобы новоявленных целовальников привели к присяге.

В функции целовальников входили:

– сбор соответствующих денег или продуктов;

– выдача каждому сдавшему квитанции (о чем неоднократно напоминали светские власти от центральных органов до управительских канцелярий);

– информирование монастырского правления (самостоятельно \С.37\ или через мирское правление) о том, что требуемая сумма или количество (продуктов) собраны;

– отвоз материальных ценностей в соответствующие светские канцелярии, где их сдавали под расписку, причем квитанции целовальники хранили у себя, а копии посылали в управительские канцелярии, ведавшие такими сборами.

Возникающие при этом трудности целовальники решали сами. Например, если в вотчине не могли собрать требуемого количества сена или провианта, то они обязаны были собрать деньги и закупить недостающую часть по рыночным ценам в окрестных селениях, если в светские канцелярии сдавали больше требуемой сумму сбора, то целовальник должен был с разрешения монастырского правления лично отправиться в канцелярию и добиться возвращения излишков. Им же часто поручалось взять прогонные деньги, которые полагались крестьянам за доставку провианта и фуража (впрочем, не получивший причитающихся денег крестьянин мог и сам поехать за ними или же испросить через мирского старосту письменно).

Помимо целовальников, обеспечивавших государственные сборы, существовали должностные лица для учета монастырского имущества – хлеба и борошневых припасов. Целовальник борошневых припасов зафиксирован в администрации Далматовского монастыря в 1762 г., он явно воспринял свои полномочия от существовавшего в 1761 г. раздатчика борошневых припасов из числа монастырских служителей, который, в свою очередь, сменил железного казначея и монаха–кузницы служебника.

Хлебные целовальники существовали в Далматове в 1762–1763 гг. Их обязанностями были прием и выдача из монастырской казны хлебных припасов по приказам монастырских властей (настоятеля, занастоятеля, казначея). Ранее, в 20–30-е гг., эти обязанности выполнял хлебенной, или житенный монах.

Аналогичные, но более ограниченные функции имел в Кондинской заимке крестьянин-нарядчик. Он принимал хлебные припасы и отвозил их в монастырь, нес ответственность за сохранность выданного ему зерна. Вероятно, это было временное поручение от монастырских властей.

\С.38\

Сколько целовальников существовало одновременно – определить сложно, поскольку момент окончания их полномочий не всегда документально отражен в монастырских фондах. В Далматовском монастыре, например, в год было четыре–пять хлебных целовальников, два–три соляных (но по очереди), провиантских и фуражных – от одного до семи, различных денежных сборов – от двух до шести. В Верхотурском монастыре денежных целовальников было до семи человек. Обычно все эти должностные лица посылались в наиболее крупные деревни, заимки и поселья монастырских вотчин.

Некоторые должности носили сезонный характер. В Далматовском монастыре был пашенный надсмотрщик. Его назначал настоятель, а контролировал, вероятно, посельный. По своей социальной принадлежности пашенный надсмотрщик мог быть как крестьянином, так и монастырским служителем, но во время исполнения возложенных на него обязанностей содержался за счет монастырской казны. Именно он наряжал крестьян на пашню и молотьбу хлеба и гороха, обращаясь за помощью к низшему звену мирской организации в лице десятников, непосредственно организующих крестьян на работы; он же следил за сохранностью используемого при этом казенного имущества

Если для присмотра за казенной монастырской пашней в Далматовском монастыре пользовались услугами одного пашенного надсмотрщика, то для организации приема пятины (хлебом) назначали пятинщиков в количестве 14 человек (данные 1758 г.). Они имелись во всех монастырских деревнях, по одному–три человека. Должность была сезонная – только на период сбора урожая: пятинщики назначались в начале августа, а в сентябре уже рапортовали о собранном хлебе. Назначало пятинщиков монастырское правление, при этом учитывались пожелания претендентов, а верхтеченский посельный следил за своевременностью назначения. Жалованье от монастырской казны они не получали, довольствуясь, видимо, от трудов своих, но подотчетны были непосредственно монастырским, а не общинным властям. Пятинщиками могли стать и крестьяне, и монастырские служители. В 1763 г., когда отношения с крестьянством обострились, к сбору пятины были назначены отбывающий в монастыре наказание священник Афанасий \С.39\ Воинственский и четверо монахов. В Кондинской заимке был один монах «за выделом пятины».

Для надзора за рыбными промыслами посылали иеромонахов. Промысловые места Далматовского монастыря находились довольно далеко, на Тоболе, и отправка туда напоминала полувоенное мероприятие, поскольку периодически возникала угроза киргиз-кайсакского разорения. Кроме того, за отдаленностью расстояния экспедицию на Тобол приходилось снабжать провиантом и фуражом на весь период поездки. Иеромонах получал все необходимые для промысла припасы, отчитывался по ним, организовывал контроль за ловом и переработкой рыбы, ее приемом в монастырскую казну, вел самостоятельную переписку с комендантами близлежащих крепостей относительно мер безопасности, имел право отдавать промыслы в аренду крестьянам.

Иеромонаха выбирала братия, после чего ему давался наказ. С ним отправлялись рассыльщики, крестьяне. Характерно, что руководителем экспедиции мог стать и отставной офицер. Монах на этой должности зафиксирован в 1722, 1732, 1762 гг., а отставной – в 1761 и 1763 гг. (в 1762 г. его временно забирали в архиерейское село Воскресенское).

Отставные солдаты вообще активно использовались в управлении. Им поручался присмотр за молотьбой казенного хлеба в монастырских посельях, наряд крестьян на поставку хлеба, лука.

Кроме постоянных должностей существовали временные поручения. Монахов посылали на заводы для приема изготовленных там железных изделий и расчета за них, в поселья для приема партии монастырских свиней и т.п. Монастырских служителей отправляли в качестве сопровождающих с рекрутами, монахами, колодниками, с пойманными в монастырской вотчине беглыми, с припасами для архиерейского дома и монастыря. Им же поручали найти потерянных казенных лошадей, подобрать лес на дрова, нарядить крестьян в различные работы, посылали за покупками. Они приводили крестьян для допросов по следственным делам, отвозили документы, «увещевали» бунтующих крестьян. Такие поручения давались монастырским служителям или крестьянам, одним или вместе со священнослужителями, мирской администрацией, \С.40\ солдатами, посланными для усмирении крестьян. Все возникавшие при исполнении поручений споры и тяжбы передавались на рассмотрение настоятелю монастыря.

Некоторые должности лишь изредка упоминаются в монастырском делопроизводстве и, вероятно, существовали кратковременно, возникая и исчезая по мере надобности. Практически не документированной является деятельность больничного монаха. Иногда в Далматовском монастыре имелся особый хранитель церковных книг. Он принимал библиотеку по описи, в случае кражи книг рапортовал об этом. Самостоятельных решений о пополнении и продаже книг он не принимал, такие вопросы требовали коллективного братского определения.

В Кондинском монастыре некоторым иеромонахам поручали контроль за присылаемыми в обитель для наказания и исправления лицами: так, в 1733 г. специально приставили иеромонаха для наблюдения за новокрещеным татарином Никитой Ивановым, а в 1751 г. – за раскольником; по-видимому, были и другие подобные назначения. В Далматове назначали иеромонахов к отдельным, вероятно, внушающим особое беспокойство, колодникам. Вообще же в Далматове, где большинство колодников составляли женщины, в девичьем монастыре, при котором они содержались, был духовник, обычно и занимавшийся наблюдением за их поведением и состоянием. Административные обязанности духовника и иеромонахов сводились к периодическому рапортованию о поведении подопечных (периодичность определялась консисторией и могла быть ежемесячной, полугодовой или годовой) [27].

Далматовский и Кондинский монастыри имели дворы в Тобольске, где останавливались монахи и служители, отправлявшиеся в консисторию и по другим делам. Наблюдение за ними было поручено дворникам (данные 30-х гг. по Далматову и 40-х по Конде). Дворник Кондинского монастыря являлся его вкладчиком. Жалованье этим лицам посылалось, вероятно, вместе с архиерейскими сборами, и в своей текущей деятельности они были достаточно автономны. В монастыри они писали редко, когда задерживалась выплата им жалованья или возникали осложнения в Тобольске: например, в 1724 г. кондинский дворник рапортовал, что \С.41\ с согласия тобольских властей застраивают часть территории, отведенной под монастырские лавки и просил содействия обители в решении этого вопроса [28].

Таковы основные административные должности в мужских монастырях. Должностных лиц в приписном Далматовском Введенском девичьем монастыре было немного. Прежде всего это начальница или настоятельница. Ее выборы проводились в присутствии настоятеля того монастыря, к которому приписан женский, с разрешения епархиального архиерея. Должность была бессрочной, и за период с 1721 по 1764 гг. на ней сменились всего две настоятельницы – Тарсилла и Нимфодора. Тарсилла сама просила о сложении с нее этих обязанностей, мотивируя свое желание тем, что стара, и действительно, оставив настоятельство, пребывала уже только в больнице.

Девичий монастырь практически со всеми своими проблемами обращался к мужскому. По-видимому, настоятели этих двух обителей решали многие вопросы во время взаимных визитов, письменно же общались редко. Сохранившаяся переписка касается различных аспектов хозяйственной жизни женской обители (монахини просили передать в их пользование некоторые вклады, выдать хлеб, соль и т. д.), а также приема и содержания колодниц. Все эти документы писались от имени настоятельницы – одной или с сестрами. Мужской монастырь брал на себя и урегулирование некоторых спорных моментов деловых взаимоотношений девичьего монастыря с монастырскими служителями, которые обязаны были обеспечивать обитель всем необходимым: так, в 1758 г. было определено «кому к кому ходить» – посельный надсмотрщик должен был являться к настоятельнице, а не наоборот [29].

Духовный Регламент предусматривал наличие в женских обителях особых стариц для духовного руководства желающих принять постриг [30], но было ли соблюдено это предписание в Далматовском Введенском монастыре – неизвестно. Практически все должности, занимаемые монахинями, кроме настоятельской, не требовали ведения какого-либо делопроизводства, поэтому мы мало знаем о них. По ведомостям монашествующих известно, что помимо чисто физического труда (рукоделия, ухода за скотом, \С.42\ хлебопекарства) в Введенской обители выделялся ряд административно-исполнительских функций: монахини надзирали за колодницами (в 20-е гг. – двое), одна из сестер была вратницей.

Священник Верхтеченского поселья Далматовского монастыря выполнял функции исповедника монахинь и колодниц. Его подпись стоит под многими документами, посылаемыми из женской обители, он же составлял исповедные ведомости о них, рапорты о поведении колодниц, экстракты из которых периодически отправлялись в консисторию.

Формы контроля за текущей деятельностью должностных лиц в монастырях могли быть различны. Из внешних инстанций редко приезжали лица, на которых возлагались какие-то ревизорские функции: митрополиты появлялись в изучаемых нами трех обителях лишь проездом (так, в 1762 г. в Далматове побывал митрополит Тобольский Павел), духовные фискалы, достаточно энергично взявшиеся за личное инспектирование обителей и заказов в 20-е гг., просуществовали недолго. Чаще контроль осуществлялся опосредованно, через деловую переписку с монастырями. Достоверность присылаемых сведений, как правило, принималась на веру (только в 20-е гг. некоторые ведомости проверял на месте инквизитор, а государственные сборы и сопутствующую документацию до 1723 г. лично собирал комиссар архиерейского дома). Однако внешние инстанции могли проверить правильность полученной информации в собственных канцеляриях, поскольку статьи отчетности повторялись в различных формах. По фактам должностных злоупотреблений проводились следствия.

Не следует забывать и еще об одном действенном средстве контроля за администрацией, прекрасно осознаваемом и активно используемом в то время. Монашеская обитель, приход, вотчина являлись средоточением лиц со столь разнообразными стремлениями и интересами, а деятельность должностных лиц была настолько на виду у многих, что у любого нарушения всегда оказывалось достаточно свидетелей, готовых при обострении отношений с этим должностным лицом донести о нем вышестоящим властям. Обычай подачи челобитий по самым различным вопросам в инстанции начиная от настоятеля монастыря и кончая Синодом и самим императором \С.43\ существовал веками и был уже освящен традицией. Организация расследований по таким доносам была не всегда эффективна, часто попадая в руки лично заинтересованных лиц, но среди всех социальных слоев продолжала существовать вера в действенность челобитья.

В качестве мер воздействия на административный персонал в 20–60-е гг. XVIII в. прибегали скорее к карательным, чем к поощрительным средствам. Не было системы каких-либо почетных знаков, премий для лиц, хорошо исполняющих свою должность, не было и четкой иерархической лестницы, по которой продвигался бы добросовестный управленец. Зато меры наказания были развиты: штрафы, меры физической расправы, снятие с должностей, принудительное возмещение убытков, причиненных монастырской казне – все это было заурядным явлением в то время. На большинство должностных лиц монастырской администрации наказание возлагал настоятель, но и сам он подлежал контролю внешних инстанций (прежде всего, консистории).

Примечания:

\С.204\