Монастыри и власти-2(рекомендуется загрузка с главной страницы сайта)

В электронном тексте указана нумерация страниц печатного издания: \C._\

Коммерческое использование и распространение в печатном виде, а также размещение в электронных библиотеках и изданиях без разрешения правообладателя недопустимы.

Нечаева М. Ю. Монастыри и власти: управление обителями Восточного Урала в XVIII в. Екатеринбург, 1998. С.__ (http://atlasch.narod.ru/)

Долгий период подавления религиозной жизни в России сделал фигуру монаха настолько необычной, что ныне вопрос об управлении уральскими обителями, да еще в XVIII в., представляется совершенно абстрактным и способным заинтересовать лишь профессиональных историков. Однако это не совсем так.

Управленческий опыт накапливается и сохраняется в практической деятельности веками. Современная бюрократическая система многое восприняла от абсолютистского режима дореволюционной России, а его основные организационные структуры и методы в значительной степени складывались в XVIII в. Методы управления определялись уровнем развития общества, поэтому были общими для различных органов власти – светских и церковных, государственных и частновладельческих. Чем более централизованный и бюрократический характер приобретала государственная машина, тем более унифицировано относилась она к различным низовым звеньям администрации, стараясь руководить ими одними и теми же способами. С эпохи Петра I эта тенденция проявилась в полной мере.

Изучение системы управления на материале монастырей XVIII в. неслучайно. Русские монастыри того времени представляли собой сложные полифункциональные общности, включенные практически во все сферы церковной и государственной деятельности, поэтому на основе монастырских фондов можно изучать типичную для той эпохи административную систему во всем ее многообразии.

Монастыри феодальной эпохи являлись важнейшим фактором общественной жизни. С момента своего возникновения они становились не только мощным религиозным институтом, оказывающим \С.6\ воздействие на духовно-религиозную жизнь широких слоев населения, но и крупным хозяйственным и политическим центром. Умело сосредотачивая в своих руках значительные земельные угодья и различные виды недвижимости, монастыри способны были не только прокормить саму братию, но и создать благоприятные условия для хозяйственного обустройства крестьян, приходящих на эти земли, организовать совместный труд большого числа людей. Таким образом, монастыри становились истинными форпостами освоения многих малонаселенных территорий. Не меньшей была и их роль как политических центров: обычно на монастыри возлагались функции духовных или заказных правлений, т.е. крупных церковно-административных подразделений, проводящих церковную политику и в этой деятельности сотрудничающих со светскими учреждениями, а иногда и противодействующих им.

Для монастырей XVIII век – эпоха перелома. Со времени Петра I начался новый этап во взаимоотношениях церкви и государства – это было совершенно четко осознано современниками тех событий и всеми последующими поколениями церковных и светских историков. Оценки этих перемен могли быть диаметрально противоположными, но сам их факт бесспорен. Для русского общества в целом речь шла о новой стадии его освобождения от церковного влияния, т.е. секуляризации. В организационном плане эта стадия означала более четкое определение места церковных структур в составе государственного аппарата. Роль церкви должна была стать более ограниченной и подчиненной светской власти. Процесс огосударствления церкви напрямую затрагивал интересы монастырей: столь мощные в экономическом и административном плане организации объективно являлись противовесом правительственным устремлениям в данном вопросе, поэтому в ХVIII в. русские обители различными способами старались включить в общегосударственную систему управления в качестве чисто исполнительских административных органов, лишив при этом экономической мощи и самостоятельности. Последний аспект – секуляризация монастырской собственности – неоднократно привлекал внимание историков, а вот управленческая сторона монастырской деятельности становится объектом монографического исследования впервые.

Политические решения не всегда были продуманы и не всегда воплощались на практике. В этом проявлялся исторически функционирующий механизм «естественного отбора» – отсева всего того, что не соответствовало потребностям общества или возможностям властных структур, посему особый интерес представляет не анализ политики, а анализ управления – конкретных форм претворения властных решений на практике, в определенных организационных формированиях.

В целом проблема изучения системы управления всеми видами деятельности монастырей ни в дореволюционной, ни в советской исторической литературе поставлена не была, однако был выявлен богатый фактический материал, важный для анализа данного вопроса.

Российские монастыри достаточно часто рассматриваются в историографии церкви. Для дореволюционного периода характерны работы описательного плана, посвященные российским обителям как историко-культурным достопримечательностям и местам религиозного поклонения [1], а также исследования отдельных вопросов прошлого российских монастырей. Истории формирования земельных владений и способам закрепления феодальной зависимости крестьянства, политике секуляризации и ее социальным и экономическим результатам посвящены исследования М. И. Горчакова, А. Завьялова, В. И. Семевского [2]. Политика государства в отношении монашества стала предметом исследований В. Ивановского, Н. И. Кедрова, Б. В. Титлинова, причем работы последнего автора содержат анализ не только законодательных актов, но и результатов политических решений, выявленных по отчетным документам, которые Синод собирал со всех епархий страны [3]. Некоторые аспекты взаимоотношений прихода и монастыря на севере России, монастырских властей с крестьянской общиной в XVII в. затрагивались в исследовании М. Богословского, использование монастырей в качестве тюрем – в статьях А. С. Пругавина [4].

В советский период наиболее популярными темами были способы формирования монастырской собственности, политика секуляризации, система повинностей зависимых крестьян (владельческих \С.8\ и государственных), социальные конфликты в вотчинах, состав книжных собраний обителей, т.е. интерес к деятельности монастырей был далеко неравномерным [5].

Можно отметить достаточно избирательный подход исследователей даже при анализе этих тем. Так, в историографии затрагивались вопросы взаимоотношений монастырских властей с крестьянством по различным аспектам экономической деятельности, однако специфика регуляции отдельных сфер хозяйственно-экономической деятельности, сам механизм управления, соотношение предписаний внешних инстанций и инициативы различных звеньев монастырских властей практически не изучены. Вопросы социально-податного статуса жителей монастырских вотчин как политические проблемы также давно являются объектом внимания историографии, но конкретные механизмы регуляции такого статуса на местах изучены крайне слабо. В истории массовых социальных конфликтов исследователей интересовали социальные причины выступлений, их динамика, ход событий, идеология протеста, социальные последствия, однако специфика этого явления как управленческой проблемы, требующей применения гибких методов урегулирования, согласования действий всех властных структур, так и не выявлена.

Слабо изучена в историографии и сама монастырская администрация. История общин на церковных землях Урала объектом отдельных исследований не стала, но в работах о крестьянских общинах Урала и Сибири обычно приводятся некоторые материалы по монастырям. Несомненный интерес представляют исследования В. А. Александрова, М. М. Громыко, Н. А. Миненко, В. В. Рабцевич [6], в которых анализируются типичные виды управленческой документации общины, ее территориальные рамки, основные функции, соотношение традиций и новаций в деятельности крестьянского мира. Как сравнительный материал ценны и сведения о соотношении мирского правления с другими звеньями вотчинной администрации в частных владениях России, приведенные в работах Л. П. Прокофьевой, Д. И. Петрикеева, Е. И. Индовой [7]. К сожалению, остальные звенья внутримонастырской администрации практически не исследованы, хотя некоторые наблюдения содержатся в работах Л. П. Шорохова, А. И. Комиссаренко, А. В. Камкина [8].

В последние годы все чаще стали появляться исследования обзорного плана, стремящиеся восстановить прежде всего хронику основных событий в истории той или иной обители. К числу достоинств таких публикаций следует отнести введение в научный оборот нового фактического материала, попытки проанализировать социокультурные характеристики самого монашества как особой группы, обращение к биографическому материалу. В качестве достаточно удачной работы такого плана, основанного на большом фактическом материале, впервые вводимом в научный оборот, можно назвать монографию схиархимандрита и магистра богословия Иоанна (Маслова), посвященную Глинской пустыни. Традиции историографии синодального периода воскрешает Е. С. Суворов в статье, посвященной Кылтовскому Крестовоздвиженскому женскому монастырю. Серьезную заявку на исследование социального облика монашества сделала исследователь Л. П. Рощевская в статье, посвященной монашеству Коми края. Интересное описание роли монастырей в церковно-общественной жизни Русского Севера приведено в исследовании А. В. Камкина [9]. Но и в этих публикациях управленческой стороне монастырской деятельности внимание не уделяется.

В русле общероссийской историографии написаны и исследования, специально посвященные изучаемым нами урало-сибирским монастырям – Далматовскому Успенскому, Кондинскому Троицкому и Верхотурскому Николаевскому. Появившиеся в конце XIX – начале XX вв. публикации церковных историков Г. С. Плотникова, В. С. Баранова, П. Головина, светского исследователя А. Кривощекова [10] носили характер обзорных описаний этих обителей и их достопримечательностей. Вопрос об управлении монастырями авторами не ставился, но некоторые указы центральных, местных и монастырских властей, звенья внутримонастырской администрации упоминались. Работы советского периода касались отдельных направлений деятельности урало-сибирских монастырей: хозяйства (М. М. Громыко, А А Преображенский, А. Д. Кондрашенков, А. Д. Колесников, Л. П. Шорохов, В. И. Шунков, И. Л. Манькова), фактов социальных конфликтов в монастырских вотчинах (Л. М. Каптерев, Н. Попова, Н. В. Горбань, И. В. Побережников), крепостной и церковной архитектуры монастырей (А. А. Кондрашенков, Н. И. Бугаева, \С.10\ В. М. Слукин), миссионерской деятельности настоятелей (И. И. Огрызко), состава монастырских библиотек (И. Л. Манькова, А. Т. Шашков, И. А. Гузнер), монастырских колодников (Л. П. Шорохов, И. Л. Манькова) [11]. Продолжается исследование этих тем и в последние годы. Появились новые обзорные работы по истории уральских обителей [12].

Рассмотрение монастырей с точки зрения их специфичности как объекта политических решений, типичное для историографии, заведомо обречено на предвзятые выводы о степени их автономности в обществе и, в частности, в исторически сложившемся типе системы управления. Поэтому при анализе административной деятельности монастырей весьма полезно учесть публикации по истории других звеньев церковного управления – Синода, епархий. Среди таких работ следует упомянуть обширные монографические исследования дореволюционных авторов (Т. В. Барсова, Н. Ольшевского, И. М. Покровского, И. Перова и др.). Истории создания основного нормативного акта церковной деятельности XVIII в. – Духовного Регламента – посвятил отдельное исследование П. В. Верховский [13].

Для изучения монастырей как заказных правлений, непосредственно вовлеченных в регуляцию текущей деятельности приходов, большой интерес представляют публикации, посвященные социальным характеристикам белого духовенства XVIII в., его взаимоотношениям с приходской общиной. Здесь прежде всего должны быть названы дореволюционные работы П. Знаменского и современные исследования Н. Д. Зольниковой [14]. Работы последнего автора выполнены на материале Тобольской епархии. Их несомненным достоинством является и обращение к церковной традиции, и последовательное изучение не только процесса выработки центральными органами политической линии, но и характера восприятия ее местными организациями, и анализ различий в управленческих подходах светских и церковных инстанций. Исследования сибирского автора построены на основном комплексе источников по данной проблеме – делопроизводственной документации Тобольской консистории, той инстанции, которая принимала решения о поставлении в церковный причт конкретных кандидатур и в \С.11\ силу этого аккумулировала у себя всю необходимую документацию. Осмысление самого процесса огосударствления церкви, прежде всего в плане реформирования центральных церковных органов, изменения культовой деятельности сообразно запросам абсолютистского государства, статуса белого духовенства проведено Ю. Н. Титовым [15].

В дореволюционной историографии активно изучалось изменение пространства духовного суда в России до начала XVIII в., что позволяет использовать эти материалы для выявления традиционности многих предписаний 20–60-х гг. [16] В советский и постсоветский периоды проведены интересные исследования таких вопросов, как антираскольническая политика (Н. Н. Покровский), организация исповедального учета (Б. Н. Миронов, Н. Н. Покровский), миссионерская деятельность среди язычников Урала и Сибири, затрагивались некоторые аспекты организации церковного строительства, иконописания и др. [17].

Проблема регуляции монастырской деятельности непосредственно связана с проблемой соотношения исторических преобразований высшего церковного управления XVIII в. и церковных канонов, понимаемых как выражение традиций. Особенно оживленная дискуссия по данному вопросу возникла в конце XIX – начале XX вв., когда тема стала особенно актуальной в связи с разработкой проектов реформ высшего церковного управления в России. Свою позицию в ходе дискуссии пришлось высказать практически всем историкам, занимающимся проблемами русской церкви XVIII в. В целом наиболее дискуссионным оказался не вопрос о том, согласовывалась ли политика Петра I и его последователей с церковными канонами (ибо все пункты таких разногласий и черты преемственности выявились достаточно быстро при элементарном сопоставлении петровского законодательства и церковных правил), а сама оценка этих перемен. Сторонники реформ в церкви (С. Н. Дурылин, В. С. Соловьев, Л. А. Тихомиров, А. В. Романович-Славатинский, П. Тихомиров и др.) в основном отрицательно оценили петровские нововведения, считая именно их причиной последовавшего отчуждения духовенства и прихожан, взаимоотношениям которых был придан несвойственный им \С.12\ полицейско-бюрократический характер, и следовательно, упадка авторитета русской церкви к началу века (а именно этим мотивировалась необходимость ее обновления).

Существовала и прямо противоположная точка зрения: реформы Петра I были вполне правомерны и лишь придавали церковному устройству его первоначальный христианский смысл, очищая от недостатков, к чему стремились как церковные, так и светские власти еще задолго до Петра. С этой точки зрения и каноны рассматривались как продукт определенной исторической эпохи, который в изменившихся условиях может и должен быть пересмотрен (Н. И. Кедров, П. И. Знаменский, В. Н. Машцын и др.). А. В. Ельчанинов высказался еще более категорично, указывая, что сами каноны столь хаотичны и противоречивы, что строить на них какое-либо церковное общество вообще невозможно и канонического устройства церкви на практике никогда и не было. Эта позиция признания объективного смысла и исторической неизбежности церковных преобразований характерна и для советской историографии, хотя внимание к роли канонически-традиционного элемента для нее нетипично.

Признавая историческую необходимость церковных преобразований XVIII в., их продолжение в политике ХIХ – начала XX вв., историки давали различную оценку результатам нововведений. Большинство авторов, особенно советских, исходили из тезиса о неизбежности секуляризации общества, считая вполне логичным и перераспределение компетенции церкви и государства, упадок авторитета церкви и ее бюрократизацию. Для А. В. Карташева, наоборот, вся последующая история церкви – ее подлинный расцвет, количественный и качественный рост [18]. Одним из проявлений такого расцвета он считал развитие монашества после секуляризации, которое, лишившись больших материальных средств, сосредоточилось на духовном совершенстве и смогло поднять свой авторитет и численность в новых условиях.

Следует отметить, что дискуссия о сути церковных преобразований Петра велась в русле обсуждения устройства высших органов церковной власти и политики как таковой. Последняя понималась как серия указов, которые в лучшем случае сопоставлялись \С.13\ с результатами преобразований, оцениваемыми по отчетности, получаемой центральными властями с мест. Однако целесообразнее было бы рассмотреть данную проблему в контексте изучения всей системы церковного управления от центральных до местных инстанций и изменения самих методов регуляции, что позволило бы проанализировать процесс внедрения политических новшеств в практическую деятельность и иначе оценить само значение церковных преобразований XVIII в. в России. Решить такую проблему в рамках одной работы невозможно, но изучение механизмов управления монастырями должно стать составной частью подобного исследования.

Несомненный интерес в методическом и фактическом плане представляют публикации, посвященные деятельности центральных и местных светских учреждений, достаточно широко представленные и в дореволюционной и в советской историографии. По богатству приведенного фактического материала, широте охвата управленческой тематики следует назвать прежде всего монографии П. Мрочек-Дроздовского, М. Богословского, Ю. В. Готье, В. Григорьева [19], посвященные истории областного управления России XVIII в. Они до настоящего времени остаются самыми фундаментальными исследованиями местного управления той эпохи. Особо хотелось бы выделить монографии М. М. Богословского «Областная реформа Петра Великого. Провинция 1719–1727 гг.» (М., 1902) и Ю. В. Готье «История областного управления в России от Петра I до Екатерины II» (М., 1913). Существенным достоинством этих работ надо признать изучение не только политических норм местного управления, но и практики их применения – механизмов регуляции.

Поскольку проблема управления монастырями в XVIII в. практически не исследована, ее анализ на материале нескольких уральских обителей вполне обоснован и закономерен. К тому же уральский регион в XVIII в. принадлежал к числу наиболее активно осваиваемых, а роль монастырей в этом процессе была весьма значима.

Монастырей на Восточном Урале в 20–60-е гг. XVIII в. было около 10 (численность их колебалась – одни закрывались, другие появлялись, они соединялись и разделялись). Основу данной \С.14\ работы составил комплекс источников из трех архивных фондов – Далматовского Успенского, Верхотурского Николаевского и Кондинского Троицкого монастырей, содержащих значительную часть сохранившихся материалов об обителях региона. Фонд Далматовского Успенского монастыря включает информацию и о женском приписном Введенском монастыре. Все эти обители в изучаемый период относились к Тобольской епархии, до образования Оренбургской губернии состояли в ведомстве Сибирской губернии, Далматовский монастырь и заимки Кондинского и Верхотурского монастырей находились в одной Исетской провинции. Это позволяет сопоставлять и взаимно дополнять материалы архивных фондов, выделять характерные черты всероссийского и регионального управления.

Изучаемые монастыри были достаточно типичны для региона. Все они возникли в первой половине или середине XVII в.: Верхотурский – в 1602–1604 гг., Далматовский – в 1644 г., Кондинский – в 1653 г. По численности вотчинного населения Далматовский относился к наиболее крупным – на 1744 г. в его владениях жили 2150 человек мужского пола; Кондинский и Верхотурский имели вотчины средних размеров – в них жили соответственно 775 и 543 человека (1764 г.). Такая населенность вотчин была обычной для монастырей Урала и Сибири того времени, среди которых большинство составляли обители с владениями среднего размера. Крупных монастырей, подобных Далматовскому, было немного, но они значимо влияли на жизнь региона. Существование мелких обителей было самым недолговечным, а архивные фонды, как правило, не сохранились до наших дней. Три изучаемых мужских монастыря были схожи по своему статусу и в глазах правительства, недаром в 1764 г. все они были отнесены к третьему классу, с одинаковым содержанием.

На источниковой базе этих обителей можно изучать различные варианты внутримонастырских и внутривотчинных отношений, т.е. не только выделить типичные для уральских монастырей черты, но и показать уникальность организации каждого. При Далматовском и Верхотурском мужских монастырях имелись женские приписные, что дает возможность рассмотреть систему их взаимоотношений.

Эти два монастыря являлись центрами крупных заказов.

Организационное сочетание монашеской обители и вотчины тоже имело варианты. Далматовский монастырь был расположен в непосредственной близости от своих обширных владений: сам он находился в Исетском дистрикте, на левом берегу р.Исети, при впадении в нее р.Течи, а его хозяйственный центр – Верхтеченское поселье – в 45 верстах от обители; более мелкие деревни и поселья также находились неподалеку, составляя достаточно компактную по группировке хозяйственную единицу. Верхотурский монастырь размещался в самом г.Верхотурье, а его вотчинные владения были пространственно разделены на 2 части: около трети населения жило в близлежащих деревнях, а две трети – в заимке на р.Пышме. Кондинский (Коцкий, Кодинский) монастырь был расположен в 240 верстах от Березова и 760 от Тобольска, при впадении р.Кондушки в Обь, а его основной хозяйственный и административный центр – заимка – на р.Исети, в 27 верстах от Исетского острога (ныне с.Кондинское).

Поскольку данное исследование посвящено практике управления в ХVIII в., целесообразно анализировать ее в хронологическом диапазоне 1721–1764 гг. Начальная дата – год появления Синода, центрального органа, регулирующего деятельность всех церковных учреждений, в том числе монастырей. Его создание можно считать заключительным аккордом церковной реформы Петра I, положившей начало новому периоду истории русской церкви, не случайно называемому «синодальным». С возникновением Синода связана и публикация основного нормативного документа для церковных учреждений XVIII в. – Духовного Регламента. Не меньшее значение имело издание в 1720 г. Генерального Регламента, определившего нормы ведения делопроизводства для всех учреждений России. В процессе внедрения этих норм в административную практику создалась единообразная система документации, в основных своих элементах существующая до наших дней, что позволяет применять единую методику для изучения системы управления в Россия XVIII–XX вв.

Секуляризация духовных вотчин 1764 г. привела к исключению из сферы регуляции монастырской администрации основного \С.16\ круга хозяйственных и податных проблем. С того времени монастыри становятся только церковно-религиозными центрами. Поэтому выбор секуляризации 1764 г. в качестве конечной границы исследования вполне логичен.

Таким образом, хронологические рамки данного исследования – это период относительно спокойного развития монастырей между двумя крупными реформами, тот самый период, когда практика адаптировала весь спектр петровских политических устремлений к реальным структурам и механизмам управления, проверяя таким образом степень их продуманности и актуальности для своей эпохи.

Система управления может быть рассмотрена с различных позиций. Статический подход – изучение устройства административных органов, территориального размежевания их компетенции, системы должностей, круга их обязанностей и функций, а также сопутствующих проблем социальной принадлежности различных должностных лиц внутримонастырской администрации, их профессиональной подготовки, системы назначения, способов содержания и т.п. – достоин внимания исследователей, но оставлен нами за рамками данной работы. Краткий очерк структуры монастырской администрации приводится в главе I, а более подробный анализ мы намерены дать в одной из последующих публикаций. По этой же причине не затрагиваются в книге вопросы организации пострига монашествующих, регуляции монашеского образа жизни.

Цель настоящей работы – анализ механизмов управления, т.е. динамической системы взаимодействия различных звеньев административных структур. Такой акцент объясняется попыткой рассмотреть проблему эффективности управления XVIII в. на материалах одного из низовых административных звеньев – монастырей. Под эффективностью управления мы понимаем степень исполняемости предписаний на практике. Эта трактовка исключает идентификацию понятия «эффективность» с понятием «прогрессивность», поскольку последнее всегда носит политическую и идеологическую окраску.

Для анализа эффективности необходимо выделение основных типов механизмов регуляции, сравнительное изучение которых и \С.17\ выявит значение тех или иных факторов управления. Основа такой типологии может быть различной. Понимая под механизмом управления систему взаимодействия административных структур, логично строить типологию на том, какие звенья взаимодействуют между собой и в какой именно форме.

Кроме собственно монастырской администрации в регуляции деятельности монастырей участвовало большое количество внешних инстанций – центральных и местных, церковных и светских. Соответственно можно выделить:

2) регуляцию с участием внешних властных структур:

Это не единственно допустимая типология: ее можно построить, например, и на критерии взаимодействия церковных и светских органов. Такой анализ интересен сам по себе, но больше связан с проблемой секуляризации общества, поэтому в данной работе не проводится: введение большого числа параметров дробит типологию и затрудняет обобщение.

Сводить типологию методов управления только к системе взаимодействующих органов было бы неправомерно. Сам характер такой связи может быть различен. В одних случаях предписания вышестоящих инстанций реализуются посредством цепочки исполнительских органов, т.е. предусматривается некоторое «разделение» управленческого труда между рядом властных структур; в других ситуациях центральные и местные органы действуют параллельно, непосредственно сносясь с низовыми административными звеньями – монастырями. Тогда они уже не взаимодействуют между собой (конечно, если не считать обычной системы распространения указов путем их пересылки через ряд учреждений).

Соединение этих параметров и первоначальный анализ механизмов управления монастырями позволили выявить следующую типологию (из нее исключены неактуальные для административной практики XVIII в. типы):

Эти механизмы управления и их эффективность рассматриваются в рамках различных направлений деятельности: хозяйственно-экономической (глава II), налогово-повинностной (глава III), судебно-следственной (глава IV) и церковно-религиозной (глава V).

Механизмы управления – основная категория данного исследования, проводимого с элементами контент-анализа [20]. Единицей анализа и счета является управленческая ситуация. Поскольку этот термин вводится впервые, он требует некоторого пояснения.

Взаимодействие учреждений логично рассматривать в наиболее типичных ситуациях, т.е. в рамках повторяющихся, воспринимаемых современниками как некая целостность вопросов, требующих для своего разрешения вмешательства властных структур.

Целостность предмета управления задает стабильную совокупность взаимодействующих органов. Список ситуаций, встречавшихся \С.19\ в практике уральских монастырей в 1721–1764 гг. и изучаемых в данной работе, приведен в приложении 1. Каждая управленческая ситуация реконструируется на основании ряда документов (указов, доношений, рапортов, промеморий и т.д.), индикаторами их объединения является общность предметной сферы.

Для изучения механизмов управления проанализирован комплекс делопроизводственных источников из архивных фондов трех монастырей общим объемом около 7 тыс. документов (в виде первичных источников и отражающих материалов) [21]. Такая документация порождена самой практикой управления и поэтому в наибольшей степени представляет его механизмы. Фонды Верхотурского и Кондинского монастырей использованы полностью (за изучаемый период). Фонд Далматовского монастыря в силу своей обширности изучен с применением выборочного метода (отдельные годовые массивы). К сожалению, пожар 1762 г. в Верхотурском монастыре уничтожил почти весь архив, и текущая документация в достаточно полном объеме сохранилась в нем лишь с 1763 г.

По информационным возможностям для изучения механизмов управления в данном массиве источников можно выделить две основные группы.

а) указы и промемории, поступающие из внешних для монастыря инстанций; они характеризуют совокупность управленческих предписаний и норм;

б) рапорты и промемории, отправляемые из монастыря в различные учреждения; они дают представление об исполнении этих норм на практике, т.е. эффективность управления;

в) внутримонастырская, внутривотчинная, внутризаказная деловая переписка, показывающая механизм реализации предписаний в монастыре и подведомственных ему административных структурах;

г) ведомости, табеля, переписи, создаваемые как для внутримонастырских потребностей, так и для отправки в вышестоящие инстанции; они дают дополнительные сведения о монастырской администрации, видах отчетности и т.п.

2. Отражающие материалы («книги» входящей и исходящей документации монастырей, описи документов, отправляемых из монастырей в различные инстанции, и архивные описи монастырских фондов, составленные в XIX в.), которые помогают восполнить пробелы в сохранности первичных источников, определить периодичность и типичность различных управленческих мер.

Использованный делопроизводственный массив по своим параметрам может считаться естественной выборкой и служить основой для статистических расчетов (методика определения сохранности фондов и результаты ее применения к изучаемым фондам приведены в приложении 2).

Массовые источники из монастырских фондов были дополнены также:

а) «книгами» входящей и исходящей документации Синода и Сената (РГИА. Ф. 796. Оп. 444. Д. 14, 75-78, 207-208; РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Ч. 1. Д. 2964-2975);

б) «делами», заведенными в Синоде по вопросам, связанным с уральскими монастырями (РГИА. Ф. 796);

в) опубликованными законодательными источниками («Полное собрание законов Российской империи. Собрание I».Т. I–XVI; «Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного вероисповедания»);

г) каноническими церковными актами (правила святых отцов, вселенских и поместных соборов);

е) описанием Далматовского монастыря, составленным В. Н. Татищевым и вошедшим в «Лексикон российский исторический, географический, политический и гражданский».

В приложении даны перечень управленческих ситуаций и сводные статистические данные, характеризующие источниковую базу и соотношение различных механизмов в регуляции отдельных направлений деятельности, а также основные параметры этих механизмов (степень эффективности, мера традиционности).

1. Амвросий. История российской иерархии. Ч. 1–6. М., 1807–1815; Православные русские обители. Полное иллюстрированное описание всех православных русских монастырей в Российской империи и на Афоне. СПб., 1909; Кудрявцев М. История православного монашества в Северо-Восточной России со времен преподобного Сергия Радонежского. Ч.1–2. М., 1881; Тихомиров Е. Русский паломник. Святые места, чтимые православным русским народом. М., 1886;и др.

2. Горчаков М. И. О земельных владениях всероссийских митрополитов, патриархов и Св. Синода (988–1738 гг.). Спб., 1871; Завьялов Ал. Вопрос о церковных имениях при императрице Екатерине II. СПб., 1900; Семевский В. И. Крестьяне в царствование императрицы Екатерины II. Т. I–II. СПб., 1901–1903.

3. Ивановский В. Русское законодательство XVIII и XIX вв. в своих постановлениях относительно монашествующих лиц и монастырей. (Опыт историко-канонического исследования). Харьков, 1905; Кедров Н. И. Духовный Регламент в связи с преобразовательною деятельностью Петра Великого. М., 1886. С.43–113; Титлинов Б. В. Правительство императрицы Анны Иоанновны в его отношениях к делам православной церкви. Вильна, 1905, С.272–370.

4. Богословский М. Земское самоуправление на русском Севере в XVII в. Т. I–II. М., 1909; Пругавин А. С. Монастырские тюрьмы в борьбе с сектантством. (К вопросу о веротерпимости). М., 1905.

5. См., например: Анисимов Е. В. Податная реформа Петра I. Введение подушной подати в России 1719–1728 гг. Л., 1982.; Булыгин И. А. Монастырские крестьяне России в первой четверти ХVIII века. М., 1977; Вдовина Л. Н. Крестьянская община и монастырь в Центральной России в первой половине ХVIII в. М., 1988; Горская Н. А. Монастырские крестьяне Центральной России в ХVII веке. М., 1977; Захарова Л. Ф. К последствиям секуляризации церковных земель в России // Вопросы истории. 1982. № 12. С.165–167; Комиссаренко А. И. Методы внеэкономического принуждения в вотчинах духовных феодалов России в 30–60-х гг. XVIII века // Сельское хозяйство и крестьянство Среднего Поволжья в периоды феодализма и \С.199\ капитализма. Чебоксары, 1982. С.29–34; Машанова Л. В. Хозяйство Селенгинского Троицкого монастыря в первой половине XVIII в. // Вопросы истории Сибири досоветского периода (Бахрушинские чтения. 1969). Новосибирск, 1973. С.150–163; Семенова Л. Н. Отношения Александро-Невского монастыря с крестьянами-предпринимателями в первой трети XVIII в. // Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. 1963 г. Вильнюс, 1964. С.317–325; Шабанова А. М. Частновладельческая крестьянская община Северо-Запада в 1-й половине XVIII в. (по материалам архива Александро-Свирского монастыря) // Ежегодник по аграрной истории. Вып. IV. Вологда, 1976. С.59–68.

6. Александров В. А. Обычное право крепостной деревни России. ХVIII – начало XIX в. М., 1984; Он же. Сельская община в России (XVII – начало XIX в.). М., 1976; Александров В. А., Покровский Н. Н. Мирские организации и административная власть в Сибири в XVII в. // История СССР. 1986. № 1. С.47–68; Громыко М. М. Место сельской (территориальной, соседской) общины в социальном механизме формирования, хранения и изменения традиций // Советская этнография. 1984 № 5. С.70–80; Она же. Территориальная крестьянская община Сибири (30-е гг. ХVIII в. – 60-е гг. XIX в.) // Крестьянская община в Сибири XVII – начала ХХ в. Новосибирск, 1977. С.33–103; Миненко Н. А. Традиционные формы расследования и суда у русских крестьян Западной Сибири в ХVIII – первой половине XIX в. // Советская этнография. 1980. № 5. С.21–33; Она же. Роль крестьянской общины в организации сельскохозяйственного производства (по материалам Западной Сибири ХVIII – первой половины XIX в.) // Земледельческое освоение Сибири в конце XVII – начале ХХ вв. Новосибирск, 1985. С.40–58; Она же. Русская крестьянская община в Западной Сибири ХVIII – первой половины XIX века. Новосибирск, 1991; Рабцевич В. В. Крестьянская община в системе местного управления (1775–1825 гг.) // Крестьянская община в Сибири XVII – начала ХХ в. Новосибирск, 1977. С.126–150; Она же. Крестьянская община как орган управления сибирской деревни в 80-х гг. ХVIII – 1 половине XIX в. // Крестьянство Сибири периода разложения феодализма и развития капитализма. Новосибирск, 1980. С.3–27.

7. Индова Е. И. Крепостное хозяйство в начале XIX века по материалам вотчинного архива Воронцовых. М., 1955; Петрикеев Д. И. Крупное крепостное хозяйство XVII в. (По материалам вотчины боярина Б. И. Морозова). Л., 1967; Прокофьева Л. С. Крестьянская община в России во второй половине ХVIII – первой половине XIX в. Л., 1981.

8. Комиссаренко А. И. Русский абсолютизм и духовенство в ХVIII веке. М., 1990. С.19–24; Шорохов Л. П. Корпоративно-вотчинное землевладение и монастырские крестьяне в Сибири в XVII–XVIII веках (развитие феодальных отношений и их особенности). Красноярск, 1983. С.81–82; Камкин А. В. Православная церковь на Севере России. Вологда, 1992. С.76–77.

9. Иоанн (Маслов). Глинская пустынь. История обители и ее духовно-просветительная деятельность в XVI–XX веках. М.: Издательский отдел \С.200\ Московского Патриархата, 1994; Суворов Е. С. История Кылтовского Крестовоздвиженского женского монастыря и его влияние на духовную жизнь Европейского Севера // Христианизация Коми края и ее роль в развитии государственности и культуры. Т. I. Сыктывкар, 1996. С.247-263; Рощевская Л. П. Коми монашество как феномен культуры // Там же. С.234-242; Камкин А. В. Указ. соч.

10. Баранов В. С. Летопись Верхотурского Николаевского монастыря в связи с историческим сказанием о житии, чудотворениях и св. мощах Св. Праведного Симеона, Верхотурского Чудотворца. Н-Новгород, 1910; Головин П. Кондинский Троицкий монастырь // Тобольские епархиальные ведомости. 1892. № 1–6. Часть неофициальная; Кривощеков А. Далматовский монастырь как оплот русского владычества и православия в Исетском крае и его достопримечательности // Вестник Оренбургского учебного округа. Уфа, 1914. Научный отдел; Плотников Г. С. Описание мужского Далматовского Успенского общежительного третьеклассного монастыря и бывшего приписным к нему женского Введенского монастыря. Екатеринбург, 1906.

11. Бугаева Н. И. Архитектура Далматова монастыря и ее значение в развитии каменного зодчества Урала и Сибири XVIII века // Вопросы градостроительства и архитектуры Урала. М., 1987. С.89–98; Горбань Н. В. Движения крестьян духовных вотчин Тобольской епархии в XVIII веке // Ученые записки Омского педагогического института.(1949.) Вып. 4. Омск, 1949. С.75–194; Громыко М. М. Церковные вотчины Западной Сибири накануне секуляризации // Сибирь XVII–XVIII вв. Новосибирск, 1962. С.158–185; Она же. Западная Сибирь в XVIII в. Русское население и земледельческое освоение. Новосибирск, 1965; Гузнер И. А. Библиотеки Сибири в XVII–XVIII вв. // Становление системы библиотечного обслуживания и книжного дела в Сибири и на Дальнем Востоке. Новосибирск, 1977. С.19–40; Каптерев Л. М. Дубинщина. Очерк по истории монастырских крестьян в XVIII веке. Екатеринбург, 1924; Колесников А. Д. Русское население Западной Сибири в XVIII – начале XIX вв. Омск, 1973; Кондрашенков А. А. Далматов монастырь – памятник русского зодчества XVIII века // Ученые записки Курганского педагогического института. 1961.Т.1. Вып. III. С.224–230; Он же. Крестьяне Зауралья в XVII–XVIII веках. Ч.1. Заселение территории русскими. Челябинск, 1966; Крестьянство Сибири в эпоху феодализма. Новосибирск, 1982; Манькова И. Л. Далматовский Успенский монастырь как место ссылки и заточения // Религия и церковь в Сибири. Вып. 2. Тюмень, 1991. С.21–30; Она же. Монастыри Восточного Урала в XVII – первой четверти XVIII вв.: социально-экономическое развитие. Дисс... канд. ист. наук. Екатеринбург, 1993; Манькова И. Л., Шашков А. Т. Из истории формирования библиотеки Далматовского монастыря в XVII–XVIII вв. // Русская книга в дореволюционной Сибири: Государственные и частные библиотеки. Новосибирск, 1987. С. 65–67; Огрызко И. И. Христианизация народов Тобольского Севера в XVIII в. Л., \С.201\ 1941; Побережников И. В. Массовые выступления крестьян Западной Сибири в ХVIII веке. Новосибирск, 1989; Попова Н. В Далматовской вотчине. Свердловск, 1935; Преображенский А. А. Очерки колонизации Западного Урала в XVII – начале XIХ в. М., 1956; Слукин В. М. Тайны уральских подземелий (легенды, реальность, поиск). Свердловск, 1988; Шорохов Л. П. Корпоративно-вотчинное землевладение и монастырские крестьяне в Сибири в XVII–XVIII веках (развитие феодальных отношений и их особенности). Красноярск, 1983; Он же. Узники сибирских монастырей в XVIII в. // Ссылка и общественно-политическая жизнь в Сибири. XVIII – начало ХХ вв. Новосибирск, 1978; Шунков В. И. Очерки по истории земледелия Сибири (XVIII век). М., 1956.

12. Манькова И. Л. Роль монастырей в освоении Сибири XVII – начала XVIII в. // Роль русского и культурного пространства в становлении российской государственности в Сибири. Тюмень, 1994; Она же. Формирование земельных владений Далматовского Успенского монастыря // Одиннадцатые Бирюковские чтения. Шадринск, 1994. С.21-23; Оборин В. А. Монастыри Урала как историко-культурные комплексы // Традиционная народная культура населения Урала. Пермь, 1997. С.143-148; Корчагин П. А., Пигалева С. В. Социально-экономическое развитие г.Верхотурья в конце XVI – начале ХХ вв. // Там же. С.148-154; От Вятки до Тобольска: церковно-монастырские библиотеки российской провинции XVI–XVIII веков; Очерки истории Коды. Екатеринбург, 1995; Пуль Е. В. Основные этапы истории Верхотурского Свято-Николаевского монастыря // Верхотурский край в истории России. Екатеринбург, 1997. С.75-86; Она же. Судьба последнего настоятеля Свято-Николаевского монастыря // Там же. С. 87-92. На пике читательского интереса к истории вновь открытых обителей появились публикации, посвященные Далматовскому, Верхотурскому, Кондинскому монастырям в местных газетах, как светских, так и церковных (статьи Б. Карсонова в «Кургане и курганцах», Г. Макаровой в «Вестнике Приобья», публикации по истории Верхотурского монастыря в епархиальных изданиях «Православная газета» и «Монастырский благовест»).

13. Барсов Т.В. О каноническом элементе в церковном управлении. М., 1882; Он же. Святейший Синод в его прошлом. СПб., 1896; Верховский Н. Учреждение Духовной Коллегии и Духовный Регламент. Т.1. Ростов-на-Дону, 1916; Ольшевский Н. Святейший правительствующий Синод при Петре Великом, его организация и деятельность. Киев, 1894; Перов И. Епархиальные учреждения в русской церкви в XVI и XVII веках (историко-канонический очерк). Рязань, 1882; Покровский И. М. Русские епархии в XVI–XIX вв., их открытие, состав и пределы. Опыт церковно-исторического, статистического и географического исследования. Т. II. XVIII век. Казань, 1913; Он же. Средства и штаты великорусских архиерейских домов со времени Петра I-го до учреждения духовных штатов в 1764 г. Казань, 1907.

14. Знаменский П. В. Приходское духовенство в России со времени реформы Петра. Казань, 1873; Он же. Духовные школы в России до реформы \С.202\ 1808 года. Казань, 1881; Зольникова Н. Д. Сибирская приходская община в ХVIII веке. Новосибирск, 1990; Зольникова Н. Д. Сословные проблемы во взаимоотношениях церкви и государства в Сибири (ХVIII в.). Новосибирск, 1981.

15. Титов Ю. Н. Процесс огосударствления церкви в XVIII–XIX вв. // Вопросы научного атеизма. Вып. 37. М., 1988. С.173–186.

16. Ярушкевич Н. Церковный суд в России до издания Соборного Уложения Алексея Михайловича (1649 г.). Пг., 1917.

17. Акишин М. О. Полицейское государство и сибирское общество. Эпоха Петра Великого. Новосибирск, 1996 (церковным вопросам посвящен отдельный параграф); Велижанина Н. Г. Новые документы о регламентации иконописания в Западной Сибири (вторая половина XVIII – первая половина XIX в.) // Источники по истории русского общественного сознания периода феодализма. Новосибирск, 1986. С.143–154; Главацкая Е. М. Русская власть и коренное население Урала и Зауралья в XVII в. // Ежегодник Научно-исследовательского института Русской культуры Уральского государственного университета. 1994. Екатеринбург, 1995. С.23-31; Зольникова Н. Д. Делопроизводственные материалы о церковном строительстве как источник по истории приходской общины Сибири (начало XVIII в. – конец 60-х гг. XVIII в.) // Рукописная традиция XVI–XIX веков на Востоке России. Новосибирск, 1983. С.102–116; Миронов Б. Н. Исповедные ведомости – источник о численности и социальной структуре православного населения России XVIII – первой половины XIX в. // Вспомогательные исторические дисциплины. Вып. ХХ. Л., 1989. С.102–117; Покровский Н. Н. Антифеодальный протест урало-сибирских крестьян-старообрядцев в Сибири. Новосибирск, 1974; Он же. Исповедь алтайского крестьянина // Памятники культуры: Новые открытия. 1978 г. М., 1979. С.49–57; и др.

18. Дурылин С. Н. Церковный собор и русская церковь. М., 1917; Ельчанинов А. В. Каноны и церковная организация // О церковных канонах. М., 1910. С.12–16; Знаменский П. В. Учебное руководство по истории русской церкви. СПб., 1904; Карташев А. В. Очерки по истории русской церкви. Т.1–2. М., 1991; Кедров Н. И. Духовный Регламент в связи с преобразовательною деятельностью Петра Великого. М., 1886. С.43–113; Мышцын В. Н. Насколько обязателен авторитет канонов? // О церковных канонах. М., 1910. С.1–11; Тихомиров П. Каноническое достоинство реформы Петра Великого по церковному управлению. Б.м., б.г.

19. Богословский М. Исследования по истории местного управления при Петре Великом // Журнал Министерства народного просвещения. 1903, сентябрь. С.45–144; Он же. Областная реформа Петра Великого. Провинция 1719–27 гг. М., 1902; Готье Ю. В. История областного управления в России от Петра I до Екатерины II. Т.1. М., 1913; Григорьев В. Реформа местного управления при Екатерине II. (Учреждения о губерниях 7 ноября 1775 г.). СПб., 1910; Мрочек-Дроздовский П. Областное управление \С.203\ России XVIII века до Учреждения о губерниях 7 ноября 1775 года. Историко-юридическое исследование. Ч.1. Областное управление эпохи первого учреждения губерний (1708–1719 гг.) М., 1876.

20. О методике контент-анализа см.: Коробейников В. С. Редакция и аудитория: Социологический анализ. М., 1983; Методологические и методические проблемы контент-анализа. Вып. I–II. М.; Л., 1973; Методы социальной психологии. Л., 1977.

21. ГАСО. Ф.603. Верхотурский Николаевский монастырь. Оп.1. Д.1, 4–5; ТФ ГАТО. Ф.156. Тобольская консистория. Оп.1. 1747 г. Д.45; Ф.701. Кондинский Троицкий монастырь. Оп.1. Д.1–9; ШФ ГАКО. Ф.224. Далматовский Успенский монастырь. Оп.1. Д.58–64, 66–71, 74–84, 87–91, 93–98, 100–101, 103, 149, 151–156, 162–167, 170–171, 176–186, 189–191, 266, 306, 373, 393, 431, 520 (л.1–11), 533 (л.2–4, 9–16), 555 (л.1–9), 600, 609, 623, 643, 653 (л.8–18, 71–75, 78–83), 675, 687–689, 708, 713–717, 731–732, 734–750, 752–753, 757, 3105, 3191, 3218–3222, 3224–3235. Поскольку в работе использовано более 7 тыс. источников, мы вынуждены несколько отступить от принятого в историографии принципа приведения ссылок на источники. При цитировании текста документов, указании конкретных прецедентов административной практики, распоряжений внешних для монастыря инстанций, имеющих распространение и на другие учреждения, источник информации обязательно указывается; что же касается сводных описательных характеристик внутримонастырского механизма регуляции, полученных из анализа десятков источников по каждой из управленческой ситуации, то приходится отказаться от указания источников информации – иначе ссылки по объему едва ли не превысят текст самой монографии.

22. Под собственно монастырским уставом понимается книга, содержащая законы и правила как богослужебного, так и дисциплинарного порядка, написанная для конкретного монастыря. Такие источники, рисующие всю специфику дисциплинарных нормативов (богослужебные для целей изучения управления менее важны), в уральских монастырях изучаемого периода не выявлены. Поскольку уставы составлялись в духе церковной традиции, а для нее во многом было характерно компиляторство, то путем сопоставления монастырских уставов более раннего и позднего периодов можно установить наиболее типичный формуляр такого источника, обрисовать минимальный круг управленческих вопросов, регламентируемых им, выявить наиболее стабильный круг авторитетных источников, на которые ссылаются их авторы. В данной работе использованы «Краткие правила», «Пространные правила» и «Подвижнические уставы» Василия Великого – автора, чьи труды имелись практически во всех монастырских библиотеках России. Кроме этого, мы обращались к публикации «Монастырского мужского общежительного устава» 1910 г. (издан в Нижнем Новгороде иеромонахом Серафимом как примерный образец для российских обителей). В целом же проблема монастырских уставов XVIII в. требует специального изучения.