При цитировании и ссылках на данную электронную публикацию указывать:

Нечаева М. Ю. За стенами древней обители. Четыре века истории Верхотурского Николаевского монастыря. Екатеринбург, 2000. С.__ (http://atlasch.narod.ru/)

Иноческая жизнь в общежительном монастыре [1]

\С.47\

Любая работа, поручаемая в монастыре, считалась послушанием – испытанием смирения перед Богом, и ее надо было выполнять не раздумывая, с полной самоотдачей. «Никому не избирать трудов по воле своей, но делать то с повиновением, что повелевается, ежели дозволят силы. А ежели не по силам дело, объявить настоятелю со смирением, и его разсуждению и воли, по воле Божией, безпрекословно следовать» – этого требовал принятый общежительный устав.

Впрочем, в монастыре со столь разветвленным хозяйством, различными мастерскими, гостиничным комплексом можно было найти применение людям с любыми наклонностями и способностями, дабы полнее использовать их на пользу обители, поэтому послушнику давали возможность попробовать свои силы на разных работах. Принятие пострига не означало перехода в ранг управляющих обителью: среди конюхов, скотников, работающих на кухне, сторожей, певцов на клиросе, «труждающихся» в различных мастерских можно было встретить как послушников, так и монахов. Даже на послушаниях «управляющих», «старших» в тех или иных мастерских были не только монахи, но и послушники. Все зависело от способностей и рвения.

Верхотурский настоятель в пору наибольшего расцвета обители – фигура весьма характерная. 11 сентября 1905 г. братия почти единогласно избрала своим руководителем иеромонаха Ксенофонта.

Именно ему суждено было стать последним настоятелем монастыря до его закрытия. Он родился 14 июня 1871 г., в обитель поступил 25 августа 1894 г., и весь его опыт иноческой жизни – опыт жизни общежительной. В миру звался Константином Петровичем Медведевым, его отец был помощником лесничего Северского завода, сам Константин крестьянствовал. Он окончил курс народного училища (получил начальное образование), отслужил в армии и в 23 года пришел в монастырь. Около шести месяцев исполнял послушание пономаря в церкви, затем был переведен в канцелярию писцом. Через семь лет послушничества, 14 июня 1901 г. принял постриг, несколько дней спустя был удостоен сана иеродиакона, а через год с небольшим, 6 августа 1902 г., – иеромонаха. Еще будучи иеродиаконом, он стал исполнять обязанности казначея (с 5 декабря 1901 г.), а 12 августа 1903 г. был окончательно утвержден в этой должности и награжден набедренником. 29 сентября того же года Ксенофонт стал членом монастырского совета (совещательного органа при настоятеле), а днем позже был отправлен сроком на месяц в Саровскую пустынь, киевские монастыри, Троице-Сергиеву Лавру – самые прославленные российские обители, – чтобы познакомиться с иноческими порядками, обозреть храмы в этих монастырях и в разных городах, славившихся своими соборами (Оренбург, Пермь, Царицын и другие).

\С.48\

Еще архимандрит Арефа задумал строительство нового огромного храма в обители, способного вместить несколько тысяч богомольцев, стекавшихся в Верхотурье ежегодно 12 сентября, в день перенесения мощей Симеона в монастырь, который ознаменовывался торжественным крестным ходом. Братии хотелось построить что-то величественное, и, готовя понемногу строительные материалы, они терялись в сомнениях, что же выбрать за образец. Ксенофонт должен был лично осмотреть несколько храмов и по возможности получить их планы, с чем успешно справился, выбрав из всего увиденного соборы в Мотовилихе и Оренбурге, незадолго до того возведенные примерно по одному плану. На этом проекте и остановились.

Энергия Ксенофонта (Медведева) была по достоинству оценена, и 31 мая 1904 г. указом епископа Екатеринбургского и Ирбитского Владимира он был назначен исполняющим должность настоятеля Далматовского Успенского монастыря, которому как раз предстояло перейти на общежительный устав. Эти обязанности он нес в течении года, после чего снова был отозван в Верхотурье: архимандрит Евгений, стоявший в то время во главе Николаевской обители, все более терял силы из-за тяжелой болезни, приходилось думать о его замене. Начатое строительство собора тоже требовало тщательного руководства. Вернувшись в июне 1905 г., Ксенофонт был назначен временно управляющим, а после официального увольнения в сентябре того же года архимандрита Евгения по собственному прошению от должности братия избрала своим новым настоятелем иеромонаха Ксенофонта (Медведева). Вскоре Синод утвердил его исполняющим эту должность, а 20 марта 1907 г. окончательно утвердил в должности настоятеля. В сан игумена он был возведен 9 мая 1909 г., а 11 сентября 1913 г., накануне торжественного освящения Крестовоздвиженского храма, воздвигнутого в немалой степени благодаря его личному рвению и старанию, получил сан архимандрита. Но заботы о храме были далеко не единственными.

Настоятелю полагалось иметь попечение буквально обо всем в обители. «Должность настоятеля требует вообще, первое: иметь всегдашнее попечение о спасении братии, показывая собою пример Богоугодного жития, второе: иметь попечение о благосостоянии обители» – так трактовал его обязанности монастырский устав. Подобрать достойнейших в число «должность проходящих», не допускать праздности в обители, еженедельно обозревать все кельи, а больных – ежедневно, наведываться во все хозяйственные заведения «почасту», следить за состоянием монастырских построек и церковной утвари, вовремя устраняя неисправности и заменяя ветхое, иметь попечение о земледелии, сохранности лесов, исправлении дорог, о рыболовстве, пище и одежде для братии, о заготовке различных припасов, бережно хранить казну, заботиться о душевном состоянии лиц, присылаемых в обитель на исправление...

\С.49\

Для ознакомления с иноческими порядками и хозяйственным благоустройством Ксенофонт еще в 1906 г. специально отправился на Валаам и в другие обители, наиболее славные своими общежительными традициями. Его усердие в управлении монастырем было вознаграждено в том же году золотым наперсным крестом, данным от Синода. По возвращении из поездки круг обязанностей настоятеля Ксенофонта стал еще шире: кроме дел своей обители и должности благочинного всех мужских монастырей епархии (Верхотурского, Далматовского и Кыртомского), которую он исполнял с 1905 г., ему был поручен надзор над благочинием в женском Покровском монастыре в Верхотурье, потом к этому добавилась должность благочинного Нижне-Тагильского Скорбященского и Красносельского Введенского женских монастырей. К 1909 г. его надзору подлежали все обители епархии. Не меньше забот доставляли и школьные дела. С 1906 г. Ксенофонт являлся заведующим церковно-приходской школы, существующей при монастыре, и попечителем еще двух (Салтановской и Верхотурской). В 1909 г. его назначили действительным членом Верхотурского отделения Екатеринбургского епархиального училищного совета, а с 1911 г. – членом школьной комиссии этого отделения.

Заслуги настоятеля Ксенофонта отмечались властями: в 1907 г. епископ преподал ему благословение «за внимание к усердному служению», а в 1913 г. от Синода была выдана Библия «за внимательное отношение к делам Епархиального Училищного Совета и за сердечное попечение о двухклассной церковно-приходской школе при монастыре». Братство Св. Праведного Симеона Верхотурского Чудотворца тоже отметило труды Ксенофонта и наградило его в 1911 г. нагрудным знаком «за усердие по сбору пожертвований на нужды братства». Отмечен он был и подарками царской фамилии: в 1911 или 1912 г. через епископа Екатеринбургского ему было передано от имени императора Николая II настоятельское облачение, а в 1914 г. свояченица императора Елизавета Федоровна, лично побывав в обители, вручила Ксенофонту атласную епитрахиль (непременную часть церковного облачения), с которой он потом не расставался до последних месяцев жизни. В 1916 г. верхотурский настоятель был награжден орденом Анны III степени. Напомним, что все эти обязанности исполнял и удостаивался наград человек крестьянского происхождения и довольно молодого возраста: он был избран братией обители в настоятели, когда ему было лишь 34 года.

\С.50\

Вторым лицом в обители был казначей. 17 мая 1906 г. в этой должности был утвержден иеромонах Иоанникий (в миру – Иван Малков), тоже крестьянин, 42-х лет, живший в монастыре с 1901 г. «Качеств очень хороших, к послушаниям способен и усерден» – так характеризовал его настоятель Ксенофонт, и по его представлению Иоанникий был награжден в 1909 г. набедренником, а в 1913 г. наперсным крестом от Синода. И хотя казначей, как и большинство братии, получил лишь начальное образование (домашнее), но его способностей хватило для решения всех финансовых проблем, сопряженных с сооружением огромного собора в монастыре.

Обязанности казначея были многообразны. Он был первым советчиком настоятеля по всех хозяйственным вопросам, его заместителем на время отлучки из обители, он заботился о покупках и припасах. Оценивая важность этой должности, монастырский устав требовал, чтобы на ней был человек «со способностями, благонадежный, богоугодного жития и одаренный благоразумием». Деятельность казначея подлежала контролю со стороны настоятеля и старшей братии: периодически полагалось пересчитывать казну и проверять финансовую отчетность, а на любые покупки, стоимость которых превышала 100 рублей, требовалось согласие монастырского совета. Монахам и послушникам было запрещено хранить хоть что-либо из подаяний, вручаемых им паломниками, все полагалось сдавать казначею, дабы не нарушать общежительных норм.

В стремлении достигнуть единения с Богом послушники и монахи должны были стараться очиститься от всех прегрешений, для чего следовало открыть помыслы своему духовному наставнику и путем покаяния достичь прощения грехов. Исповедываться все насельники должны были не менее шести раз в год, а иеродиаконы и иеромонахи – перед каждой седмицей (неделей), когда они назначены к служению. Поэтому в обители были один-два духовника, на которых возлагалась непростая миссия помогать каждому в его «духовной брани» (борьбе). Устав требовал избирать на такую должность иеромонаха, который был бы «в летах довольный, честнаго и Богоугоднаго жития, к чтению Божественных книг и отеческих рачительный, и духовным рассуждением одаренный». Именно он помогал послушникам и монахам следовать по пути исполнения иноческих обетов.

\С.51\

Судя по всему, в духовники действительно стремились избрать людей многоопытных. В 1904–1909 гг. в Верхотурской обители, например, было два духовника. Один, иеромонах Евстратий (Григорьев), по происхождению – мещанин, прежде жил в Богодуховском монастыре Оренбургской епархии, потом – в Кыртомском Крестовоздвиженском Екатеринбургской епархии, служил при Екатеринбургском епархиальном доме и был назначен духовником еще в 1898 г., в возрасте 59 лет. Второй, иеромонах Владимир (Пономарев), из крестьян, прошел послушничество и принял постриг при Екатеринбургском архиерейском доме, некоторое время жил в Кыртомском монастыре, а духовником в Верхотурской обители стал в возрасте 45 лет. В 1911 г. им обоим было преподано благословение от Синода «за усердие и ревностное служение Церкви Божией».

\С.52\

Особое место в иноческом образе жизни занимала молитва – «должная дань от создания Создателю, состоящая в прошении, благодарении и славословии», как значилось в монастырском уставе. Ее следовало совершать благоговейно, неспешно, с сердечной сосредоточенностью. Дабы ничто и никто не мог нарушить полагающегося порядка в церкви, в монастыре назначались уставщик — следящий за соответствием порядка богослужения церковному уставу, и благочинный – наблюдающий за тем, чтобы «вся братия во время Богослужения благоговейно и чинно стояли, всякий на своем месте, не занимались бы празднословием, кощунством и иным безчинием и соблазном», чтобы все непременно приходили в церковь вовремя, не пропускали служб.

Но и за стенами церкви монахи, послушники и богомольцы должны были соблюдать должную благопристойность. Для наблюдения за поведением всех живущих в монастыре назначался келиарх, в обязанности которого входило смотреть, «исходит ли кто от праздности по братским кельям; наипаче же смотреть, чтоб вечером после молитвенного последнего правила, никто друг к другу не ходил. К духовным отцам токмо во всякое время вход дозволен. Наблюдать также, чтоб никто в гостинные кельи к мирским людям не ходил без особаго позволения от настоятеля и к себе никого бы не призывал». Он же следил за опрятным и целым состоянием всего убранства келий и непременно должен был знать, кто и по каким причинам отсутствует на трапезе и в церкви, не заболел ли кто, не впал ли в леность.

До 1908 г. такие обязанности в Верхотурском монастыре исполнял послушник Василий Жуков, родом казак, человек уже преклонного возраста; потом его сменил монах (а впоследствии и иеродиакон) Игнатий (Кевролетин), тюменский мещанин, взявшийся за это послушание в 32 года; с 1912 г. келиархом стал монах Валентин Шеин, крестьянин по происхождению, 38 лет. Мирской статус и возраст ничего не значили, главное – усердие и строгость в соблюдении монастырских правил.

\С.53\

Поскольку в монастыре полагалось строго соблюдать все христианские посты и равенство в пище являлось одной из основных отличительных черт общежительных порядков, назначался специальный трапезный, который и следил за исполнением пищевых запретов и за тем, чтобы никому по своим келиям «не ясти», за исключением больных. Он же наблюдал за порядком во время трапезы: начиналась и заканчивалась она молитвой, братии запрещалось празднословие, поскольку принято было «внимать» чтению житий святых, отеческой литературы, причем устав специально предписывал, что именно должно читаться в разные дни недели и в разные недели поста. Братии запрещалось обсуждать трапезу и настоятельно советовалось не отягощаться пищею. Трапезный должен был контролировать и приготовление пищи, исполняемое с молитвой, что он делал с помощью «старших» по пекарням и поварням, кубовщиков, квасников и т.п.

Для братии и богомольцев были разные кухни и пекарни, и, надо признать, паломников не особо баловали многообразием блюд, подавая обычно каши и ржаной хлеб. На братской трапезе часто вкушали хорошую рыбу, пшеничный хлеб, овощи.

Одежда и обувь братии тоже подлежали контролю. Они выдавались из монастырских кладовых по мере надобности, и устав настоятельно советовал всем относиться к своим вещам бережно, содержать их в опрятности и обходиться двумя одеждами – одной, похуже, для выполнения работ, и другой, поновее, для хождения в церковь и торжественных случаев. Выдачей вещей заведовал специальный смотритель – рухлядный, в обязанности которого входило и обеспечение необходимого запаса одежды и обуви, которые шили здесь же, в обители, в специальных мастерских.

Монастырь умел во всем хозяйствовать рачительно и бережно. Существовали особые хранилища для ризницы – различных церковных облачений и богослужебных сосудов, которой заведовал ризничий, были амбары, в которых держали запасы зерна и муки, ими заведовали амбарные; имелись погреба и ледники, находившиеся в ведении келаря. Гостинники следили за порядком в монастырских странноприимных корпусах, за своевременностью их ремонта и смены обстановки, за непременной регистрацией всех постояльцев и взиманием платы за проживание, жесткой таксы которой не существовало: такая плата считалась разновидностью пожертвования. В Верхотурском Николаевском монастыре эту хлопотную должность обычно поручали одному из послушников. Библиотека, насчитывающая к 1918 г. до 5000 томов, содержащая различные журналы, как церковные, так и светские, тоже была поручена особому хранителю, который контролировал и круг чтения братии, давая книги только по благословению настоятеля или духовного наставника. Учитывая, что не все послушники и монахи в мирской жизни что-то читали и умели ценить книги, монастырский устав особо расписывал правила обращения с ними. В обители был составлен даже каталог библиотеки по правилам того времени.

\С.54\

Праздность в обители не поощрялась. Все насельники должны были вставать в четыре часа утра и выходить на работы, кому какие будут определены экономом, предварительно «вопросившем» об этом настоятеля. Труды прерывались по звуку колокола, сзывающего на трапезу. После обеда отводилось время на отдых, после чего снова принимались за дела. Помимо монахов и послушников в монастыре трудились наемные работники и желающие из числа богомольцев. Особенно часто привлекали мирян во время полевых работ.

На протяжении ряда лет (как минимум, с 1907 по 1913 г.) обязанности эконома исполнял Николай Семенович Тушков, вступивший в должность еще послушником, в 1908 г. принявший монашество с именем Никодима, а в 1912 – сан иеродиакона. В монастырь он поступил еще в 1902 г. и успел попробовать и показать себя в качестве рядового работника, прежде чем взяться за организацию труда своих собратьев. Родом он был из крестьян, и в 1907 г. ему было только 34 года.

Для организации труда наемных работников и послушников, поставленных на сезонные или временные работы, эконом обращался к нарядчику. В отдаленной от монастыря заимке (на Актае, в 8 км от обители) имелся особый заведующий хозяйством.

Возведение нового храма, этого знака глубокого почитания мощей Симеона Верхотурского, которые должны были покоиться в нем, в особом приделе, носящем его имя, стало, пожалуй, самых главным делом для всех насельников Николаевского монастыря. Строительство, начатое еще в 1905 г., велось (включая внутреннюю отделку) вплоть до 1916 г. До 1909 г. технический контроль над сооружением грандиозного храма осуществлял профессиональный архитектор Александр Бонавентурович Турчевич, хорошо известный на Урале как автор более чем 150 зданий, среди которых был собор в Мотовилихинском заводе, взятый за образец для монастырского храма. Но ему не суждено было увидеть окончание работ: 30 декабря 1909 г. он умер. Строительство не остановилось – настоятель Ксенофонт, стоявший у его истоков, столь тщательно вникал во все детали еще при жизни А. Б. Турчевича, что решился продолжать возведение церкви и без помощи профессионального архитектора. К тому же, в 1906 г. в монастырь поступил послушником Петр Иванович Попов, почетный гражданин, человек, имеющий высшее образование (единственный из всей братии). Пока был жив Турчевич, он скромно выполнял послушание церковника на Актайской заимке, потом заведовал монастырской канцелярией, когда же архитектор по болезни вынужден был постепенно отходить от дел, послушник Петр начал вникать во все вопросы строительства, показав неплохие технические познания. 9 декабря 1909 г., за несколько недель до смерти А. Б. Турчевича, Петр Иванович Попов принял постриг под именем Платона, в сентябре следующего года был рукоположен в сан иеродиакона, а позднее – в сан иеромонаха. На него и было возложено техническое руководство постройкой. Он успешно справился с заданием, к 1913 г. храм был полностью возведен и освидетельствован епархиальным архитектором И. К. Янковским.

\С.55\

Строился этот величественный семиглавый собор на монастырские средства, многие работы были сделаны «хозяйственным способом» – силами братии монастыря и богомольцев, изъявлявших желание поучаствовать в столь богоугодном деле. Подрядчиком каменного строительства стал крестьянин Нижегородской губернии А. М. Балашов, чья честность и практические навыки были уже известны монастырю: прежде он возвел в обители два каменных братских корпуса. Сооружение храма обошлось монастырю более чем в 300 тысяч рублей.

Отделку церкви братия в значительной степени провела своими силами. Практически все столярные работы были выполнены в мастерской обители, под руководством монаха Анастасия (Смышляева) и иеродиакона Нестора (Пихтерева). Труд монастырских столяров был высоко оценен: 18 ноября 1913 г. шесть человек удостоились благословения епископа Екатеринбургского и Ирбитского Митрофана «за весьма усердное прохождение послушания и понесенные труды в столярных работах». Всего же в мастерской трудилось до девяти монахов и послушников.

Храм был задуман как трехпрестольный. Главный, Крестовоздвиженский престол был торжественно освящен в год трехсотлетия дома Романовых епископом Екатеринбургским и Ирбитским Митрофаном 11 сентября 1913 г. – накануне дня памяти Симеона Верхотурского, на который ежегодно в обитель приходили тысячи паломников. Придел во имя самого Симеона Верхотурского Чудотворца был освящен преемником Митрофана на епископской кафедре Серафимом 27 мая 1914 г., а двумя годами позднее, 10 сентября 1916 г., он же освятил последний, третий придел – в честь Успения Пресвятой Богородицы. Храм вмещал до 4 тысяч человек и был самым большим в епархии, достигая в длину 66 метров, а в ширину и высоту 53 метров.

\С.56\

В него перенесли серебряную раку с мощами праведного Симеона. Ее водрузили на мраморный помост, изготовленный в 1913 г. уральским мастером Степаном Алексеевичем Пермикиным, обнесли бронзовой решеткой и поставили под вызолоченную сень, подаренную монастырю в 1914 г. царской семьей. Эта сень стала одной из местных достопримечательностей. Изготовлена она была по проекту архитектора С. Г. Кричинского за два месяца, усилиями более чем 125 человек. Другой достопримечательностью храма стали фаянсовые иконостасы – вещь для Урала новая и необычная.

Весть о строящемся храме была разнесена паломниками до самых отдаленных уголков России. Во время торжеств освящения главного престола в 1913 г. поздравительные телеграммы приходили от Якутска до Чернигова. Щедрой благотворительницей храма стала московская купеческая вдова Ольга Павловна Блохина, пожертвовавшая более 10 тысяч рублей. Поступили приветственные телеграммы и от членов императорской фамилии великих князей Николая Николаевича и Анастасии Николаевны. Братия монастыря имела возможность лично лицезреть некоторых представителей дома Романовых и их приближенных: побывали в обители в разные годы небезызвестный Григорий Распутин, через которого, должно быть, и установились связи Верхотурского монастыря с августейшим семейством, фрейлина Анна Вырубова, упоминаемая выше императорская свояченица Елизавета Федоровна, ныне причисленная Русской Православной Церковью к лику святых.

\С.57\

Верхотурские монахи тоже стремились повидать другие обители, пообщаться со старцами, сходить на богомолье к святыням. Пример показывал настоятель Ксенофонт: он был в Киеве, Сарове, на Валааме и в Троице-Сергиевой Лавре. В 1903 г. иеромонах Корнилий (Бородулин) побывал в Киеве и Сарове, в 1906 г. монах Милий (Чикунов) месяц совершал паломничество в Саровскую пустынь, в 1907 г. иеромонах Митрофан (Вагузов) побывал во многих городах России, в обеих ее столицах, в Палестине и самом Иерусалиме, в 1910 г. казначей обители иеромонах Иоанникий (Малков) ездил в Соловецкий монастырь, в 1912 г. послушник Андрей Кулезнев и монах Митрофан (Герасимов) отправились на Афон.

Лучшие обители России XIX – начала XX в. активно занимались благотворительностью. Неслучайно и сейчас в народном сознании образ монастыря ассоциируется не только с храмами и молитвами, но и с помощью ближнему: это представление сложилось под влиянием русской художественной литературы XIX в., воспевавшей традиции старчества (духовного наставничества) и активное милосердие иноков. Вероятно, не меньшее впечатление, чем на писателей, производило посещение Валаама, Сарова, Афона и на уральских монахов, заставляя их задуматься о предназначении своего монастыря.

На вопрос, было ли старчество в Верхотурье, лучше всего ответил епископ Екатеринбургский и Ирбитский Митрофан, который в 1910 г., находясь в самом Николаевском монастыре, собрал настоятелей и настоятельниц близлежащих обителей и обсудил с ними вопрос о желательности введения этого «духовного окормления» в епархии. Все присутствовавшие пришли к выводу, что это можно осуществить практически, но никто не указал на то, что в их обители уже есть образцы такого подвижничества. Думается, не из скромности умолчали настоятели о подобных примерах, а понимая, что действительно нет в их монастырях такой традиции. «Все присутствующие нашли желательным иметь старчество и по возможности путем бесед, чтений и влияния через духовника стремиться к осуществлению сего желания» – так значилось в отчете об этой поездке, помещенном в «Екатеринбургских епархиальных ведомостях» [2].

\С.58\

Впрочем, история Верхотурского монастыря знала отдельные фигуры старцев, весьма неоднозначные. Обычно они жили не в самой обители, а на отдаленных заимках. Всплеск такого рода духовного наставничества пришелся на время настоятельства в Верхотурье двух валаамских иноков – Иова и Арефы, старавшихся укоренить на Урале столь почитаемый опыт монашеского подвижничества. Вероятно, первым верхотурским старцем стал схимонах Илия (Чеботарев), прибывший еще в сане простого инока вместе с другими валаамскими монахами и проживший на Урале последние семь лет жизни. В 1894–1895 гг. он поселился в 22 верстах от Верхотурья, на реке Малый Актай, в глухом лесу. Недалеко от кельи схимонаха Илии жил старец-«простец» Евдоким Пленкин. В 1911 г. основанный ими скит был приписан к Верхотурскому монастырю, но оба старца к тому времени уже умерли: Илия в 1900 г., а Евдоким – в 1905 г. К 1912 г. на Малом Актае жили 5 послушников и 1 иеромонах. Они работали по хозяйству, плели корзины, ткали рогожи, занимались рыболовством. К 1917 г. выстроили небольшую деревянную церковь.

На другой монастырской заимке – Большом Актае, в 8 верстах от города, жил еще один старец – Макарий (в миру – Михаил Васильевич Поликарпов). Он слыл юродивым и прозорливцем, имел знакомство с Григорием Распутиным и многими членами императорской фамилии, а на Урале был известен как «пастух Михаил», о его пророчествах ходило много рассказов. Умер этот верхотурский старец в 1917 г. Однако вспомним – в 1910 г. епископ Екатеринбургский не упоминал о нем, как о «старце», – быть может, неслучайно?

\С.59\

Что же касается благотворительности, то она действительно ожила в Верхотурском монастыре. Выражалась она прежде всего во внимании к начальному обучению детей. Первые попытки организовать школу при монастыре были сделаны значительно раньше, но истинный размах школьное дело в обители получило именно в начале XX в.

Школа при монастыре существовала еще в 60-х годах XVIII в. Это была школа сословная – «для сирот духовного звания»: ее целью была подготовка будущих священно- и церковнослужителей. Она содержалась за счет монастыря, в нее принимали детей 6–10 лет, и учащихся было немного: в 60-е – 70-е гг. XIX в. от 4 до 10 человек, к 1881 г. ее вообще временно закрыли по причине отсутствия воспитанников. Несомненно, среди «сирот» были и дети самих монашествующих из числа вдовых священнослужителей.

В 1888 г. вместо этого училища была учреждена обычная школа грамоты, преобразованная в 1906 г. в двухклассную церковно-приходскую. К концу 1911 г. в ней учились 117 детей, из них воспитанники-сироты (61 мальчик) жили при монастыре в устроенном в 1906 г. общежитии. Школа и общежитие при ней содержались полностью за счет монастырских средств и размещались в специально выстроенных зданиях. Помимо предметов, преподаваемых во всех церковно-приходских училищах, в монастырской школе с 1905 г. обучали ремесленным навыкам (столярному, переплетному, сапожному делу).

\С.60\

Кроме школы, с 1885 г. существовала при обители больница на 10–15 мест, в особо построенном здании, на полном монастырском иждивении, в которой работали земские врач и фельдшер; при больнице имелась и аптека.

Начавшуюся в 1914 г. Первую мировую войну братия обители встретила с истинным патриотизмом. Более 50 человек (четвертая часть всей численности насельников монастыря) отправились на фронт. Формировавшиеся в Верхотурье три дружины также размещались и обучались в стенах обители – в таком небольшом городке их негде было больше расположить. Здесь же, в монастыре, содержали до 500 пленных австрийцев и немцев. Дали приют семьям беженцев, их тоже было немало – от 50 до 100 человек. Для детей солдат и беженцев открыли особый приют на полном монастырском иждивении. Детей обучали по программе двухклассной церковноприходской школы, а с начала учебного 1917–1918 г. предполагали даже дополнительно ввести в программу обучения сельскохозяйственные дисциплины, с практическими занятиями под руководством специалистов с агрономическим образованием, дабы «поддержать стремление их родителей, именно, чтобы они не были отвлечены от сельско-хозяйственных работ». Для раненых с момента объявления войны при обители был открыт госпиталь на 15 кроватей, на полном монастырском иждивении, в 1916 г. в здании монастырской гостиницы разместился лазарет еще на 30 коек, под эгидой Красного Креста, открыт приют для увечных воинов на 25 мест. Регулярно перечислял монастырь средства на содержание 5–10 коек в полевом лазарете, собирал пожертвования в пользу Красного Креста и на нужды войны — деньгами, одеждой, сухарями. Заботились о семьях солдат, ушедших на фронт из самого Верхотурья и окрестных селений. И конечно, заботились о религиозной поддержке воинов: раненым в лазареты и русским военнопленным посылали иконки, крестики, книжицы и листки, ежедневно совершали молебны пред мощами Симеона Верхотурского «о даровании победы на супостаты», а каждую субботу — панихиды о воинах и вождях, положивших свою жизнь «за Веру, Царя и Отечество».

Итак, к роковому 1917 г. Верхотурский Николаевский монастырь достиг полного расцвета. Самый богатый в епархии, самый известный, благоустроенный, с многочисленной братией, проходившей долгий испытательный срок, искренне желавшей иночества, не жалеющей сил для блага обители и умеющей работать, как и все крестьяне. С избранным самими насельниками настоятелем, который возглавлял монастырь уже двенадцать лет (с 1905 г.), с четырьмя храмами в обители и еще двумя на заимках, причем один из них являлся крупнейшим в епархии. Осененные близостью мощей Симеона Верхотурского, монархически настроенные, как и большинство крестьянства, ежедневно видевшие в своем храме знак монаршего благоволения, насельники Верхотурского монастыря подошли к той черте, за которой начиналась новая, неумолимая эпоха, ставшая для них жестоким испытанием.

Примечания:

1. Цитируемый в главе монастырский устав сохранился в архиве Верхотурского монастыря: ГАСО. Ф.603. Оп.1. Д.559. Л.143-175 об. Биографические материалы приведены по материалам: ГАСО. Ф.603. Оп.1. Д.681, 688, 719, 731; Государственный архив административных органов Свердловской области (далее – ГААОСО). Ф.1. Оп.2. Д.41750. Т.4. Л.51; Жизнеописание преподобного Илии Подвижника – схимонаха Илии (Чеботарева) // Православная газета. 1997. № 6. С.14, № 7. С.5, № 8. С.12, № 9. С.9, № 10. С.7, № 11. С.4, № 12. С.8, № 13. С.9, № 14. С.6, № 15. С.7; Старец Евдоким Пленкин // Верхотурская старина. 1999. № 7-8 (19-20). С.10-11; Верхотурский старец Макарий // Верхотурская старина. 1999. № 5-6 (17-18). С.4-5. Благотворительная деятельность обители в годы Первой мировой войны подробно освещена в статье В. С. Баранова».

2. Екатеринбургские епархиальные ведомости. 1910 г. Отдел неофициальный. № 38. Особое приложение. С.831.