© Нечаева М. Ю., 2000.

Коммерческое использование и распространение в печатном виде, а также размещение в электронных библиотеках и изданиях без разрешения правообладателя недопустимы.

Предложения издательств о публикации данной работы в традиционной печатной форме будут доброжелательно рассмотрены автором.

При цитировании и ссылках на данную электронную публикацию указывать:

Нечаева М. Ю. Женские обители Верхотурья. Екатеринбург, 2000. С.__ (http://atlasch.narod.ru/)

«Построить церковь новую»

\C.9\

Эту фразу, вынесенную в название главы, можно считать чуть ли не основным эпиграфом ко всему существованию Покровской обители в первые полтора века ее истории. Монахини должны были проводить свою жизнь в трудах и молитвах, и для верхотурских стариц само возведение храма стало почти постоянной заботой: в XVII–XVIII вв. в обители было последовательно построено восемь церквей.

Первый деревянный храм по имя Покрова Пресвятой Богородицы «поставил» (то есть заложил) архиепископ Киприан во время пребывания в Верхотурье в 1621 г. Вероятно, освятили ее в том же или следующем году. Храм был бедным и убогого вида, как описывали старицы в челобитной, поданной на имя царя Михаила Романова в конце 1622 г., «колоколов, и книг, и образов нет, и купити нечем». Да и весь монастырь являл собой слезное зрелище: кроме церкви имелась одна келья, и даже ограды, отделяющей обитель от мирской суеты, еще не было. Посему монахини просили царя «велети то наше богомолье Покровской монастырь устроити, церковь, и кельи, и ограду около монастыря». Обитель содержалась на государственные средства, и просьба инокинь была воспринята доброжелательно: грамотой от 2 декабря того же года царь повелел верхотурскому воеводе «устроить» монастырь, подразумевая и обеспечение церкви всем необходимым [1].

Но прошло более двадцати лет, а царский приказ не был исполнен: как писали в 1645 г. старицы, «воевода де Иван Пушкин, и после его иные воеводы, церкви и в церкве образов и книг и колоколов и ограды и келейные места не страивали» [2]. Храм нуждался во всем: от воеводы сложно было добиться выдачи воску для свеч, ладану, церковного вина для причастия. Церковь уже стала «ветха гораздо и не велика, и у кельи углы огнили и обвалялись», и хотя старицы пытались собрать милостыню, ходя по миру, но средств на построение нового более просторного храма не хватало [3]. Посему монахини вынуждены были вновь обратиться к царю, которого так давно не беспокоили своими просьбами, что в Москве успели забыть о том, по каким указам основан монастырь. В ответ на их челобитную воеводе Максиму Стрешневу в Верхотурье была отправлена царская грамота, повелевавшая составить справку — «выписку» из документов и со слов местных жителей о том, по каким указам, кем и на каких условиях строился монастырь, а в самой обители осмотреть, «сколь ветха церковь, и сколко на монастыре келей, и ограда около монастыря есть ли, и мочно ль в тех старых кельях старицам жити». По результатам осмотра воевода должен был «сметить», какие стройматериалы и в каком количестве потребны для ремонта и «что дать плотникам от дела», и эту смету прислать в Москву [4].

\C.10\

Через два с половиной месяца, 23 августа 1645 г., эту грамоту получили в Верхотурье. Еще четыре месяца ушло на составление сметы — российская бюрократия особой расторопностью не отличалась, — и 14 декабря того же года верхотурский воевода отправил требуемые документы в Москву. Смета предусматривала обширные работы: «церковь новую воздвигнуть, и около монастыря ограду и святые ворота сделать, и в ограде кельи с четыре или с пять со всяким строеньем поставить». 14 февраля 1646 г. была издана царская грамота, санкционирующая эти постройки. Труды по возведению новых монастырских зданий были возложены на плечи уральских пашенных крестьян — близлежащих Верхотурского, Тагильского, Невьянского и Ницынского уездов, которые должны были выполнять работы в зачет государственных повинностей «по тяглу, кому сколко доведется». Жители самого города Верхотурья (служилые люди, ямщики, посадские люди) от такой повинности были освобождены, поскольку несли иные обязанности [5].

Возведение новой церкви подстерегала опасность, которой, к счастью, удалось избежать. В том же 1646 г. воевода Максим Стрешнев, составивший смету на работы в монастыре, оказался под следствием за допущенные злоупотребления на таможне. Расследование проходило бурно, и проводивший его тобольский воевода Иван Иванович Салтыков неоднократно подвергался оскорблениям со стороны Максима Стрешнева. Однако результат «повального сыска» говорил не в пользу верхотурского воеводы, его «сидение» на Урале должно было скоро завершиться. Не зная, как предотвратить крах карьеры, Максим Стрешнев решился выдвинуть встречные обвинения против тобольского воеводы, и едва его суда отплыли от города, как в Верхотурье, у крепостной стены и в Покровском монастыре вспыхнули костры. Люди Максима Стрешнева закричали, что поджог совершили приближенные Ивана Салтыкова... [6]

\C.11\

Максиму Стрешневу не удалось отвести от себя обвинения и в том же году ему пришлось покинуть Верхотурье. Костры быстро потушили, и пожара в женском монастыре не произошло. Церковь вскоре построили новую, более просторную, двухпрестольную. Главный престол был освящен снова в честь Покрова Пресвятой Богородицы, а второй — в честь Усекновения честныя главы Иоанна Предтечи, и для этого придела специально написана одноименная икона. Внутреннее убранство храма радовало глаз неприхотливых уральских монахинь: были и царские врата, и запрестольные иконы, и деисусный чин. Построили новые кельи и ограду.

Часть стройматериалов (железо) пришлось взять в долг у находящегося по соседству мужского Николаевского монастыря. Но отдать долг вовремя не удалось. Монахи же, подождав немного, напомнили о долге: возведение церкви в женской обители — дело богоугодное, но свои интересы ближе [7]. Кстати, это говорит о том, что Покровский женский монастырь никогда не был приписным к мужскому Николаевскому.

 

Возникавшие в XVII в. в России женские монастыри часто являлись приписными к мужским: они не владели вотчинами и зависимыми крестьянами, получали все необходимое содержание от мужской обители. Хотя такие женские монастыри сохраняли самоуправление в собственно иноческой жизни, но испытывали сильное влияние мужского монастыря: иногда имели общие уставы, все контакты с внешним миром вели через начальствующих лиц мужской обители и т. д.

\C.12\

Вторая церковь, построенная в обители, просуществовала недолго. В конце 1650 или в начале 1651 г. случился пожар в монастыре, и храм сгорел. Инокини с горечью оплакивали утрату: «ныне де им старицам без церкви быть не уметь, а собою тое церкви воздвигнути нечем». Настоятельница монастыря игуменья Мария собралась лично поехать в Москву с челобитной к царю Алексею Михайловичу. На многое монахини не рассчитывали: просили передать им две пустовавшие казенные житницы (хлебные склады), присмотренные у водяных ворот городского кремля, и из них построить на государственный счет новую церковь. Царь Алексей исполнил просьбу верхотурских стариц и грамотой от февраля 1651 г. повелел воеводе Рафу Всеволожскому возвести храм из житниц «нашею казною, неболшим строеньем, без чего быти нелзе, чтоб напрасных лишних росходов не было». Сама игуменья Мария возвращалась из Москвы не только с царской грамотой, но и с богатыми дарами: «сосуды церковные, оловяные, с покровцы, поручи бархатенные, ризы миткалинные, стихарь подризной полотняной, пояс нитяной, кадило медное, да книг: Апостол, Минея общая, Шестоднев, Псалтырь учебная, Служебник, Часовник, все книги печать Московская». Отдельной грамотой, изданной 6 марта того же года, воеводе предписывалось выдавать на церковные нужды монастырю по ведру вина и по два фунта ладана в год [8]. Первая поездка верхотурской монахини в столицу оказалась успешной.

\C.13\

Некоторую помощь в текущих делах оказывали Покровской обители и местные жители. Так, в 1660 г. Терентий Сафронов вызвался провести сбор пожертвований на Покровскую обитель в Верхотурском и Тобольском уездах, о чем просил официального разрешения в Верхотурской приказной избе [9]. Однако монастырь существовал прежде всего за счет государственных средств.

Третья по счету Покровская церковь, тоже деревянная, радовала монахинь довольно долго, но и она к 1684 г. стала «ветха и служить в ней нельзя», о чем в июне того года била челом государю игуменья Марфа с сестрами. Челобитную в столицу переслал верхотурский воевода Михаил Толстой, испрашивая царского повеления на строительство храма, который возвести своей властью не смел. Далее все шло обычным порядком: последовал царский указ воеводе о возведении церкви силами пашенных крестьян, которых велено было собрать на строительство в счет государственных повинностей. Царская грамота об этом от 7 декабря 1684 г. в Верхотурье исполнялась неспешно, и только в октябре 1685 г. воевода Григорий Нарышкин приступил к непосредственной организации работ: согласно составленной смете он предписал приказчику (управляющему) Аятской слободы Александру Ушаковскому собрать с пашенных крестьян в счет оброчных платежей 4 рубля девять алтын четыре денги, «а для ронки лесу и возки» его в монастырь выслать в Верхотурье крестьян «сколко человек пригоже... безо всякие мешкоты и оплошки, чтоб тот лес был к весне в готовности у церковного места, и тес бы и доски были вытесаны». Следовательно, строительство храма должно было начаться весной 1686 г. Воевода, много месяцев не приступавший к исполнению царского указа, теперь торопил подчиненных: «память» (указание) приказчику отправил 3 октября, а уже к 8 числу требовал прислать крестьян. Впрочем, сроки были нереальными: в Аятской слободе распоряжение воеводы получили лишь 13 октября [10]. Вероятно, подобные «памяти» были отправлены и приказчикам других уральских слобод.

\C.14\

К слову сказать, Аятская слобода отстояла более чем на 200 верст от Верхотурья и была очень молодым селением — она возникла в 1669 г., то есть за 16 лет до описываемых событий [11]. Надо полагать, что перспектива отправиться в далекое Верхотурье на исполнение государевой повинности, бросив свое хозяйство, не очень радовала аятских крестьян, хотя строительство храма — дело богоугодное. Кто знает, быть может причина недолговечности монастырских церквей крылась именно в том, как было организовано их строительство?

Новый храм понемногу обретал должное благолепие. В 1690 г. при нем была возведена колокольня, кажется, первая в монастыре. Вокруг церкви поставили небольшую деревянную ограду [12].

24 июня 1692 г. в Верхотурье вспыхнул пожар. «Изволением Божиим, город Верхотурье, и соборная и приходския церкви, и Покровский девичей монастырь и церковь... все сгорело», — писал воевода Михаил Нарышкин царю Петру I. Царь своей грамотой от 23 августа повелел составить смету необходимым для строительства расходам [13]. Однако никаких сведений о том, была ли поставлена новая церковь, пятая по счету, нет. Вероятно, все-таки была. Но и она сгорела 18 июля 1738 г. в очередном пожаре, вошедшем в историю под названием «Ильинского», который уничтожил полгорода [14]. Шестой храм — по-прежнему Покровский, в 1739 или 1740 г. был перенесен в женскую обитель из мужского Николаевского монастыря: там возвели каменную Николаевскую церковь, и старая деревянная оказалась не нужна, ее и пожертвовали сестрам [15].

\C.15\

Простояла церковь на новом месте недолго: по просьбе инокинь митрополит Тобольский и всея Сибири Антоний (Нарожницкий) разрешил возвести в обители каменный храм. Закладка новой церкви произошла 19 сентября 1744 г., а освящение — 31 марта 1753 г. И в отличие от всех предыдущих, эта церковь сохранилась до наших дней. Внутри храма еще и сегодня можно увидеть, как из-под земли проступают сгоревшие остатки деревянной монастырской церкви — которой из шести? Сохранились и следы стенной росписи — в ее позднем варианте. Увы, утрачен иконостас, считавшийся достопримечательностью храма. Современники описывали его так: «Он деревянный, мелкой ручной столярной работы, золоченый, в 7 ярусов с 12-ю колоннами, с резными же, золочеными царскими вратами. Резьба сделана наподобие сплетающихся виноградных лоз» [16].

На освящении каменного Покровского храма возможно присутствовал митрополит Тобольский и всея Сибири Сильвестр (Гловатский), в то время находившийся в Верхотурье. Были и самые богатые жители города, среди них — заводчик Максим Походяшин, чья огромная усадьба на 30 комнат находилась рядом с монастырем. Радость инокинь омрачало только одно: у церкви не было колокольни. Под впечатлением праздника Максим Походяшин обещал построить рядом еще один храм, тоже каменный, с колокольней. И обещание исполнил.

\C.16\

Максим Максимович Походяшин (1729–1781 гг.) был родом из верхотурских ямщиков. Первоначальное состояние сделал на винных откупах, в 1760–1770-х гг. стал владельцем металлургических заводов на Северном Урале — Петропавловского, Николае-Павдинского, Богословского, а также Турьинских рудников. Среди деловых партнеров и рабочих слыл человеком весьма жестким, если не жестоким. Разбогатев, вел знакомство со многими знатными и начальственными людьми Урала, но сам любил подчеркнуть в манере поведения и одежде свое простое происхождение — до конца жизни оставался неграмотен, одевался в красную рубаху и залатанный кафтан. Как человек набожный, дал средства на постройку нескольких церквей, прежде всего на своих заводах, а также в родном городе — Верхотурье.

Построенная на его средства монастырская церковь в народе называлась «Походяшинской», и именно она стала архитектурной доминантой всего монастырского комплекса: взметнувшаяся на 50 метров многоярусная колокольня при каменном двухэтажном храме, в своем декоре перекликавшемся с главным храмом Верхотурья — Троицким собором, — затмевала скромную одноэтажную Покровскую церковь. «Походяшинский» храм был заложен 23 мая 1754 г., а освящен и стал действующим в 1768 г. Сначала освятили престол на нижнем этаже — во имя св. великомученицы Варвары. Восемь лет спустя, в 1776 г., был освящен престол и на втором этаже — во имя Рождества Иоанна Предтечи. Церковь стала называться Иоанно-Предтеченской.

\C.17\

«Иконостас в верхнем храме 4-х ярусный, столярной работы, с резьбою по местам, весь вызолоченный; в нижнем храме иконостас в два яруса окрашен темно-красною краскою, тоже с позолоченною резьбою по местам», — так описывали внутренний облик церкви в начале XX в. [17]. Она сохранилась до наших дней, но, увы, без колокольни и второго этажа...

\C.18\

Пока шло строительство Иоанно-Предтеченской церкви, на обитель обрушилось новое испытание. Императорским указом от 26 февраля 1764 г. в России была проведена секуляризация, то есть изъятие церковных земельных владений и зависимых крестьян в пользу государства.

Покровский женский монастырь земли и крестьян, видимо, не имел. Но согласно тому же указу, список монастырей, имеющих право на дальнейшее существование, определяло правительство. И в этот список бедная уральская обитель не попала. Покровский монастырь подлежал закрытию, а имеющиеся насельницы — переводу в действующие монастыри.

В этом и таилась проблема. По новому законодательству в каждой губернии должен был остаться один женский монастырь. Губернии были разные, но Тобольская, в которую входило Верхотурье, самой огромной. Единственный женский монастырь, оставленный на ее территории, охватывающей Восточный Урал и Западную Сибирь, находился в г. Тобольске — Рождественский девичий. Естественно, он не мог вместить инокинь всех закрытых монастырей епархии, тем более, что в нем полагалось иметь всего 17 штатных мест (таких, на которые положено государственное жалование) [18]. Монахини Верхотурья были обречены доживать свой век при храмах, обращенных в приходские церкви.

Церковные и светские власти осознавали нереальность быстрого и точного исполнения указа о секуляризации применительно к закрытым обителям. В Верхотурском Покровском монастыре не только продолжали жить инокини, но даже содержались «подъепитимийные женки» — отбывающие срок заключения женщины, сосланные в монастырскую тюрьму за такие прегрешения, как блуд, прелюбодеяние и т. п. Известно, например, что одна из них, Авдотья Иванова Ефремова, жена солдата Смоленского полка (который за время ее заключения умер), отбывала в Верхотурском женском монастыре наказание за прелюбодеяние с 1764 по 1767 г., после чего была из монастырских трудов освобождена и оставлена при приходской церкви для дальнейшего отбывания епитимии (церковного наказания) еще на четыре года — «чюжестранная и беспомощная, в сём граде безродная», как описывала она свое состояние. Авдотье повезло: через полгода ее бесприютной жизни в Верхотурье нашелся среди горожан посадский житель Максим Строгалщиков, пожелавший взять ее замуж, на что она с радостью согласилась [19].

\C.19\

Когда фактически прекратил свое существование Покровский женский монастырь, официально упраздненный в 1764 г., — неизвестно. Многие исследователи-краеведы называют 1782 г. [22], некоторые утверждают, что монахини продолжали «преобитать» при бывших храмах обители вплоть до 1853 г., когда при Покровской церкви было официально признано существование женской богадельни [23]. 1782 год как дата окончательного закрытия монастыря, кажется, впервые был указан в 1854 г. в сочинении игумена Макария «Описание города Верхотурья» [24], но ничем не подтвержден. Последующие исследователи эту дату просто заимствовали из его сочинения. Вполне возможно, что в 1782 г. действительно умерли или ушли из города последние верхотурские инокини. Вероятно, какое-то время материальную помощь монахиням оказывал Максим Походяшин, построивший для них Иоанно-Предтеченскую церковь. Но в 1781 г. он скончался, а его наследники, возможно, не были столь богобоязненны, как их отец. Далее в истории обители наступил перерыв, затянувшийся на несколько десятилетий. И уже примерно в середине XIX в. (точная дата неизвестна) снова образовалась неофициальная община из женщин, стремящихся к иноческому уединению. Именно они положили начало новой странице истории древнего монастыря.

(Продолжение следует)

\C.20\