В электронном тексте указана нумерация страниц печатного издания: \C._\

Примечания приведены в конце глав.

© Нечаева М. Ю., 1998

Коммерческое использование и распространение в печатном виде, а также размещение в электронных библиотеках и изданиях без разрешения правообладателя недопустимы.

Нечаева М. Ю. Монастыри и власти: управление обителями Восточного Урала в XVIII в. Екатеринбург, 1998. С.__ (http://atlasch.narod.ru/)

Заключение

\С.173\

Итак, описав механизмы управления, характерные для различных сфер деятельности монастырей, существующие в них организационные структуры и систему внешних инстанций, задействованных в регуляции, подведем некоторые итоги. Нас будут интересовать:

1) принципы формирования и функционирования монастырской администрации;

2) специфика регуляции различных направлений монастырской деятельности;

3) степень новаторства и традиционности организационных решений;

4) сравнительная эффективность методов управления и факторы, влияющие на нее;

5) специфичность монастыря как объекта управленческого воздействия внешних органов.

Административные кадры монастыря и заказа формировались из различных социальных слоев: духовенства (черного и белого) и мирян, проживающих в вотчине или на территории заказа (крестьянства, монастырских служителей, отставных военных на монастырском пропитании). Круг полномочий одной и той же должности мог варьироваться в достаточно широком диапазоне, поэтому не было жестких иерархических отношений между различными должностями. Внешние инстанции в лице консистории, как правило, назначали только высших начальствующих лиц монастырской администрации (настоятелей, наместников, экономов, казначеев, иеромонахов-строителей, заказчиков).

Во внутримонастырском управлении наибольшая специализация была достигнута в организации хозяйства и выполнения

\С.174\

крестьянских повинностей, учете материальных и денежных средств, канцелярской службе. Для этих сторон деятельности характерны наличие особых должностных лиц, значительное число управленческих решений. Регуляция духовно-религиозной деятельности, напротив, не привела к созданию отдельных должностей в монастырской администрации и осуществлялась путем личного контакта монастырских властей с подведомственным населением, чаще всего недокументированным.

Администрация женской (приписной) обители обычно не дублировала, а дополняла организационные структуры мужского монастыря: основные решения принимались настоятелем (или по крайней мере с его ведома), а управленческий аппарат женской общины был минимален.

Для абсолютистского государства XVIII в. характерно стремление охватить своими решениями все сферы жизни. Поэтому не было видов деятельности, по которым внешние для монастыря инстанции не издали бы указов. Однако в отдельных вопросах монастырская администрация имела неограниченную компетенцию. Больше всего управленческих ситуаций, в которые внешние властные структуры не вмешивались (тип I – внутримонастырская регуляция), было в судебно-следственной (30%) и в хозяйственно-экономической (28%) деятельности. Такое положение объяснялось сохранением традиционно широкой сферы вотчинной компетенции в организации хозяйства и регуляции мелких правонарушений. Показательно, что именно в этих направлениях деятельности вторым преобладающим механизмом (по 33%) была регуляция с участием местных властных структур (тип II). Таким образом, без вмешательства центральных органов в хозяйственно-экономической и судебно-следственной деятельности регулировалось почти 2/3 всех вопросов. Для налогово-повинностной и культово-религиозной сфер более характерно управление с участием центральных и местных органов, тесно взаимодействующих (тип IV) – по 45%. Для налогово-повинностной деятельности была значима и роль II типа управления (регуляция с участием только местных органов) – 24%, а для культово-религиозной, напротив, более типичен механизм регуляции, в котором центральные органы \С.175\ обходились без посредничества местных (тип V) – 31% (см. приложение 3).

Эффективность управления зависела от проработки механизма контроля. Только издания предписания было недостаточно. В изучаемый период не было еще разделения законодательных и исполнительных решений, поэтому тот, кто издавал указ, должен был сам продумать и механизм его реализации, меры контроля, проследить за их внедрением в практику. Ни одно нововведение не исполнялось в полном объеме в результате однократного провозглашения, даже если механизм реализации предусматривался в инициативном указе. Новации должны были пройти проверку временем, а система контроля – показать свою действенность и последовательность, чтобы ее строгость оценили. Поэтому срок в несколько лет, а иногда и десятилетий, вполне обычен для внедрения новшеств.

Эту специфику вполне осознавали администраторы XVIII в., и там, где власти были более всего заинтересованы в решении вопросов, они заботились о проработке механизма контроля. Так, в налогово-повинностной сфере вообще не издавалось предписаний, не предусматривавших мер контроля. В культовой деятельности контролировали исполнение уже только 64% вопросов, далее по убывающей – судебно-следственная (58%) и хозяйственно-экономическая (53%) деятельность. Как видим, самая актуальная для правительства сфера регулировалась достаточно жестко, тогда как в остальных меры надзора разрабатывались почти в два раза реже. Сосредоточенность на фискальных вопросах продолжала традиции российского государства, существовавшие с незапамятных времен. Это подтверждает уже сделанный в историографии вывод о том, что, несмотря на все декларации петровского и послепетровского законодательства, вменявшие в обязанность администрации всех уровней обширнейший круг забот об общественном благе, фактическое управление затрагивало весьма ограниченный круг проблем, приоритетом среди которых бесспорно пользовались фискальные [1].

Новаторство управления XVIII в. вообще не стоит преувеличивать. Как показывает проведенный анализ, количество \С.176\ нетрадиционных управленческих ситуаций было очень невелико (по материалам монастырских фондов можно выделить около 17% вопросов, которые не имели традиционных корней). Абсолютно традиционным было управление судебно-следственной деятельностью, в налогово-повинностной сфере традиционными являлись до 96% управленческих ситуаций, далее по убывающей шли хозяйственно-экономическая (79%) и культово-религиозная (69%) сферы. Новаторство в последней сфере было достаточно обширным, но бессистемным и обычно не подкреплялось механизмом контроля (предписания о размере и форме некоторых культовых предметов, условий погребения; требование объявлять о злоумышлениях на государя, услышанных на исповеди; запреты строить часовни, ходить по домам с молитвами, устраивать свечевозжения перед иконами вне церкви, вести «ханжеский» и нищенский образ жизни и т.п.). Но и в культово-религиозной сфере более двух третей всех управленческих ситуаций были традиционными.

Существовало несколько вариантов взаимосвязи текущих решений внешних органов с управленческими традициями.

1. Наличие сфер человеческой деятельности, традиционно не подвергаемых систематическому административному воздействию. В бытовых отношениях, творчестве, проповедничестве, где в наибольшей степени проявлялось своеобразие человеческой личности, властные структуры при всем желании не могли диктовать свои нормы. В производственной деятельности роль административных предписаний внешних для монастыря инстанций не могла быть значимой по причине многообразия местных условий хозяйствования. В силу указанных обстоятельств выработать систему общих показателей, по которым был бы организован контроль за исполнением предписаний, в данных вопросах оказывалось невозможным.

2. Сами указы внешних организаций – лишь предписания традиционно бытующих норм общественного поведения. Такое соотношение было характерно, например, для большинства распоряжений относительно религиозного освящения актов государственной деятельности (событий, связанных с правящей династией, военных действий). Указы становились своеобразным средством \С.177\ информирования о тех минимальных изменениях, которые следует произвести в богослужебных текстах, а печатные формы, рассылаемые при этом, носили стандартный характер и автоматически разрабатывались Синодом при наступлении того или иного события государственной важности. Распоряжения достаточно было довести до сведения исполнителей (священников), а сама сфера, характер требований и механизм реализации на местах были вполне традиционны. В силу особой ритуализации такой деятельности легко было проконтролировать и выполнение предписаний: существовали традиционные сроки, чиноположения церковных служб, сами культовые акты происходили при большом стечении прихожан, поэтому всегда была масса свидетелей их исполнения или неисполнения.

3. Санкционирование текущими указами веками существующего на практике порядка или его расширение по принципу подобия. Например, на мирские выборные должностные лица центральные власти в 20–60-е гг. XVIII в. возлагали обязанности, и прежде находившиеся в их компетенции: ответственность за организацию государственных повинностей в вотчине, за утайку душ и держание беглых и правонарушителей, помощь при составлении переписей населения. Конечно, менялись и формы переписей, и система налогообложения и повинностей, поэтому мирским властям приходилось осваивать некоторые новые аспекты деятельности, но само включение этих дел в круг их функций было естественным следствием традиционно сложившихся управленческих порядков. Предписания внешних органов имели и другую сторону: если раньше подобная деятельность составляла предмет самоорганизации на местах, то теперь появлялись новые инстанции, объявлявшие себя арбитром в этих вопросах, навязывающие некоторые формы отчетности (например рапорты о неимении беглых и воров, сказки о достоверности переписей и т.д.). Таким образом, внешние инстанции санкционировали существующий организационный порядок, придавали ему юридический статус, включали в централизованную систему с ее формами наказания за неисполнение. Этот процесс бюрократизации начался не в 20–60-е гг. XVIII в., а много раньше, и можно сказать, сам уже стал традицией.

\С.178\

4. Сфера внешней административной регуляции традиционна и освящена властным авторитетом (светским или церковным), сам характер предписаний неизменен или подвергнут очень небольшим коррективам, а цель указа – еще раз напомнить о существующих нормах и ответственности за их несоблюдение. Такой стиль взаимоотношений с традицией был характерен для общих вопросов судебно-следственной деятельности, ограничений на вступление в брак и др. Когда указы просто повторяли ранее существующие нормы, то обычно это не повышало их реальную исполняемость, даже если ими предписывались новые санкции за нарушения. При разработке механизма контроля и постоянном внимании к этому вопросу инициативных органов, последовательной позиции в нем со временем удавалось добиться некоторых сдвигов в практическом воплощении традиционных предписаний. Мерами такого контроля чаще всего становились регулярная отчетность, система внешних проверок (например, духовными фискалами – инквизиторами), показательное наказание виновных.

5. Традиционными являются сфера администрирования, характер предписания, существует механизм контроля, а текущими распоряжениями вносятся лишь небольшие стандартные изменения, хотя и довольно часто. В качестве примера можно вспомнить организацию государственных сборов и повинностей. Сроки, разнарядки, места их сдачи менялись достаточно часто, но сам механизм управления существенных изменений не претерпевал. Реальное исполнение подобных предписаний определялось уже скорее физическими возможностями населения страны.

Каждый метод управления имел свои качественные характеристики, обеспечивавшие различную их эффективность, хотя следует сразу отметить, что не было жесткой предопределенности, делавшей в любом случае один метод эффективным, а другой – нет. Целесообразно было сочетание нескольких методов при регуляции любого вида деятельности.

Наиболее органичным и сбалансированным было внутримонастырское управление (тип I). Оно целиком базировалось на традиции, всегда имело систему постоянного личного контроля за исполнением, поэтому о невыполнении каких-либо приказов монастырских \С.179\ властей (за исключением периодов социальных конфликтов) нет сведений. Издание предписаний «для ведома» совершенно нехарактерно для монастырской администрации – ее требования всегда были адресны и конкретны.

Абсолютно традиционным было и управление с участием местных властных структур (тип II). Этот механизм регуляции применялся в тех случаях, когда нормативная база была уже создана в предыдущий период, механизм надзора отработан и функционировал без особых сбоев. Следовательно, местные власти просто выступали в качестве исполнителей изданных ранее предписаний центральных органов. Такова была ситуация с регуляцией государственных платежей, взимаемых со священнослужителей, сбором и доставкой провианта и фуража, венечным сбором, всеми судебно-следственными делами. Самостоятельную компетенцию местные органы сохраняли по весьма ограниченному кругу вопросов, не носящим стратегического характера и требующих оперативного решения (например, регуляция отходничества крестьян, рыбного промысла в регионе, где сохранялась опасность вооруженного столкновения с башкирами, определение правил содержания лошадей, передача во временное пользование монастыря казенного имущества, отведение мест для монастырских порубок и добычи извести и т.п.). Изредка местные органы издавали предписания по просьбе самих монастырских властей (например, призывали крестьян к повиновению) или же подменяли их, когда это было целесообразно (так, епархиальные власти брали на себя регуляцию монастырского строительства в Тобольске, разрешали отдельные вопросы предоставления земли и скота крестьянам). Данные факты подтверждают сделанный в историографии вывод о пассивно-исполнительской роли местных структур в XVIII в., сохранявшейся несмотря на многократные призывы императорской власти к инициативности [2].

Из всех механизмов управления с участием внешних для монастыря властных структур этот тип был самым эффективным – до 77% предписаний исполнялись в монастырях. Неактуальных указов или изданных «для ведома» местные власти в обители не присылали – их управление было максимально «адресно» и директивно.

\С.180\

Высокой эффективности данного способа регуляции способствовало то обстоятельство, что предписания местных властей не противоречили интересам монастырской администрации и не несли особого отягощения. Если же указы в монастыре все-таки не исполнялись (23%), то это объяснялось одной из следующих причин:

1) конфликтом монастырских властей с зависимыми крестьянами (по вопросам крестьянских отработок, работ монастырских служителей, в периоды массовых социальных конфликтов); обычно именно монастырская администрация оказывалась виновной в провоцировании «бунтов», нарушая традиционный порядок, и когда местные власти поддерживали ее позицию, это не пресекало протеста крестьян;

2) явным потаканием со стороны местных светских властей крестьянским антифеодальным настроениям (например, уходу монастырских крестьян в крепости);

3) различным толкованием границ владений, что приводило к периодически повторяющимся запашкам монастырских земель государственными крестьянами; расследования и наказания не рассеивали убежденности этих крестьян в правоте собственных представлений о линии размежевания;

4) корыстолюбием должностных лиц, от которых зависела реализация предписаний (например, при учете венечного сбора).

Очевидно, что корни подобных явлений лежали не в системе управления, а в социальных условиях эпохи и в чисто человеческих пороках и слабостях, присущих любому времени.

Центральные органы власти участвовали в регуляции весьма обширного круга управленческих ситуаций: на долю исключительно монастырского управления приходилось порядка 17% вопросов, на долю управления, осуществляемого только местными структурами – 23%, а оставшиеся 60% испытали воздействие центральных властей (см. приложение 3). Это еще одна иллюстрация к тому, насколько сильны были полицейские устремления абсолютистского государства, считавшего возможным ради «общего блага» регулировать все и вся [3]. Но форма участия центральных властей в управлении монастырями могла быть весьма различной.

\С.181\

Хотя по статусу центральные органы всегда являлись вышестоящей инстанцией для местных, в целом ряде управленческих ситуаций иерархия была слабо выражена, и эти структуры действовали параллельно друг другу (тип III). Обычно такие ситуации были традиционны. Центральные и местные органы могли действовать как взаимодополняющие друг друга, при этом указы центральных властей, как правило, оказывались неактуальны для монастырей, а дополняющие их (но не исполнительские) предписания местных органов носили более практичный характер. Примером подобных взаимоотношений является регуляция крестьянских сделок, миссионерства, паломничества, откупа таможенных сборов и т.п. В организации хозяйственной отчетности монастырей указы центральных властей были актуальны и для обителей, но соотношение их с предписаниями местных властей тоже строилось по принципу дополнительности. Иногда указы центральных и местных органов даже не дополняли друг друга, а просто являлись эпизодичными и абсолютно бессистемными актами (например, регуляция формы культовых предметов, религиозного обучения и воспитания и т.п.).

Как метод управления такое взаимодействие было малоэффективно. Значительное количество предписаний оказывалось неактуально для монастырей, а местным властям приходилось добиваться практического воплощения своих указов не через монастырскую администрацию и создание специального механизма контроля, а путем посылки собственных кадров, которые и организовывали исполнение требований. Так обстояло дело с государственными отработочными повинностями крестьян, покупкой провианта и фуража. Подряды на поставку соли, контроль за паломничеством к религиозным святыням регулировались в самих местных органах – там устраивали торги, проверяли паспорта и т.д. Роль внутримонастырской администрации при подобном способе управления была пассивной. Некоторое исключение составляли предписания, исполнявшиеся в силу традиционности (например освящение церквей, порядок приобретения вкладов).

Там, где правительство стремилось к подлинно эффективному управлению, оно добивалось того, чтобы требования центральных \С.182\ властей воплощались на практике через активную деятельность местных структур (тип IV). Для этого механизма характерна достаточно подробная проработка мер контроля. Он применялся в 27% управленческих ситуаций, в большинстве своем традиционных, что тоже способствовало высокой эффективности. Нетрадиционные предписания требовали больших усилий властей для своей реализации. Даже при особой проработке мер контроля, при постоянном внимании со стороны местных органов лишь 63% предписаний центральных учреждений воплощались на практике, причем количество неактуальных указов было невелико (5%), остальные 32% просто не исполнялись. Эффективность данного способа управления оказалась ниже, чем методов, при которых руководство осуществляли только местные структуры. Причины невыполнения указов могли быть следующие:

1. Предписания касались сферы традиционной внутривотчинной компетенции (меры борьбы с эпизоотиями, строительство пильных мельниц), реальных способов воздействия на которую у внешних инстанций не было.

2. Местные власти недостаточно строго требовали соблюдения указов, особенно если их самих не контролировали в этом (например, вопрос об имуществе умерших монахов).

3. Мораль эпохи не соответствовала административным правилам. Например, организовать эффективный сыск беглых крестьян, рекрутов, воров и разбойников, прекратить самовольное винокурение можно было только при заинтересованной позиции широких слоев населения, а ее явно не было. Не подлежали изменению административными методами и религиозные воззрения, поэтому не удавалось добиться достоверного учета регулярности исповеди, существенных успехов в борьбе с расколом, хотя был предусмотрен максимально возможный спектр форм контроля. Корыстолюбие должностных лиц – общеизвестный порок той эпохи – тоже препятствовало реализации административных норм (например, в регистрации венчания).

Тем не менее из всех методов управления, в которых были задействованы центральные органы, этот – самый эффективный. Для доказательства достаточно сравнить его с формой регуляции, \С.183\ при которой указы центральных властей не подкреплялись активной деятельностью местных учреждений (тип V).

Подобный способ управления часто не предусматривал никаких мер контроля или сводил их к отчетности с мест, достоверность которой не проверялась, поэтому рапортование становилось простой формальностью. Треть предписаний были нетрадиционными, что является самым высоким показателем из всех методов управления, следовательно, значительная часть нововведений воплощалась в жизнь таким образом. Однако эффективность данного механизма была самой низкой: неактуальными для монастырей оказывались 41% предписаний, еще 47% не исполнялись, всего в 12% управленческих ситуаций удавалось реализовать предписания на практике. Это был своеобразный способ адаптации административных мечтаний, столь типичных для российского правительства XVIII в., к реальным возможностям общества. «Естественный отбор» в администрировании всегда необходим: воплощаться должны наиболее продуманные и систематизированные меры, а законодатели зачастую слишком увлекаются нормотворчеством. Следует признать, что комплекс предписаний в 20–60-е гг. XVIII в. был намного бессистемнее, чем практика управления на местах, а различные реформы достаточно плохо состыкованы между собой [4].

Понятно, почему многие требования центральных властей, не подкрепленные деятельностью местных органов, не были реализованы. Но существовали и исключения. Например, предписание о выдаче вотчинниками семенного хлеба крестьянам соответствовало практике уральских монастырей, и очень легко счесть это исполнением вышестоящих указов. Но на самом деле центральные учреждения лишь продекларировали то, что и так делалось во многих владениях. Зато в культово-религиозной сфере многие указы центральных властей действительно воплощались, хотя местные органы и не наблюдали за их соблюдением. Административный контроль вполне заменялся «коллективным надзором» приходской общины: культовые акты всегда проводились при большом стечении народа, и нарушение предписаний не могло пройти незамеченным. Взаимный контроль осуществляли и знакомые с церковным \С.184\ архивом члены причта, церковный староста. Это единственный вариант, при котором подобный метод управления давал результат.

В целом эффективно регулировались порядка 52% всех вопросов, в которых были задействованы внешние для монастыря инстанции (типы II–V). Еще 18% предписаний были неактуальны для уральских обителей и 30% не исполнялись по разным причинам (см. приложение 4). Такова сводная картина соотношения норм и практики управления. Самыми эффективными оказывались управление с участием местных органов власти (тип II), реализация указов центральных учреждений через сеть местных инстанций (тип IV) и, естественно, внутримонастырское управление (тип I). В любой сфере общественной деятельности необходимо было использование нескольких методов регуляции.

Формуляр документов, поступавших в обители, обычно не содержал сведений о том, куда еще отправлен инициативный указ центральных органов. Фиксировалась, и то не всегда, информация о том, куда кроме данного монастыря отправлен документ из ближайшей к нему инстанции. Поэтому для выяснения сферы распространения управленческих решений единственным надежным источником являются книги исходящей документации различных учреждений. Поскольку в управлении монастырями был задействован очень широкий круг инстанций, привести данные по всем не представляется возможным. Из центральных органов монастыри чаще всего получали распоряжения через Синод и Сенат, поэтому ограничимся некоторыми сведениями по этим учреждениям.

По книгам Синода за 1723, 1739, 1762–1763 гг. 87% распоряжений, отправляемых на Урал и в Западную Сибирь, предназначались и всем остальным епархиям страны. Только митрополиту Тобольскому направлено 10% документов. Они касались либо конкретных лиц, либо не исполненных в этой епархии указов. Чаще всего именно эти документы до монастырей не доводились. В конкретные обители Урала документы из Синода отправлялись крайне редко (0,4%) и были посвящены отдельным лицам (колодникам, например). Посылать документы в светские канцелярии губернского уровня для Синода было нетипично (1,8%). Подобные предписания относились к некоторым вопросам сборов с \С.185\  раскольников, запретов брать детей духовенства в светские школы и т. п. Копии таких распоряжений часто посылались епархиальным властям [5].

Сенат реже рассылал указы по всем губерниям и провинциям: только 65% решений, отправляемых в Сибирь и на Урал, распространялось на всю страну. В индивидуальную переписку с сибирскими канцеляриями Сенат вступал чаще Синода (35% указов). Подобные документы касались отдельных должностных лиц в губернских канцеляриях, населения заводов, государственных крестьян, некоторых аспектов использования таможенных сборов. До монастырей они не доводились [6]. Таким образом, и сенатская документация, поступающая в уральские обители, имела общероссийское распространение.

Решения епархиальных и губернских органов, как правило, распространялись на все церковные и светские (соответственно) учреждения региона. Для низшего звена администрации в большей степени были характерны узкоконкретные, но достаточно типичные для всех подведомственных им мест распоряжения (разнарядки сборов, проведение допросов, подряды и т.д.).

Исходя из сказанного можно сделать вывод о том, что описанные в работе методы регуляции, внешние управленческие структуры были характерны не только для трех изученных нами монастырей, но и для других обителей Урала, Сибири и всей России. Многие черты такой регуляции были общими как для церковных, так и для государственных образований. Вопрос о специфике управления теми или другими требует особого изучения, но в качестве предварительных данных можно ориентироваться на приведенные выше сведения о сфере распространения указов внешних органов и степени традиционности внутримонастырских административных структур и механизмов.

Система регуляции как сложный исторический объект требует комплексного анализа, учитывающего и статические элементы (организационные структуры), и динамику бытования системы (методы управления). Наибольший интерес представляет такое изучение, которое позволяет сопоставлять данные по различным управленческим системам на достаточно обширном временном интервале.

\С.186\

Оно возможно при наличии стабильной информационной структуры основных источников и разработке методики комплексного коллективного исследования. С XVIII в. в России складывается подобная информационная структура делопроизводственного комплекса различных учреждений, существующая без особых изменений до наших дней и достаточная по своей сохранности и содержательным характеристикам для комплексного изучения управления. В данной работе опробован один из вариантов такого исследования на массиве источников XVIII в., что может послужить материалом для дальнейшего анализа различных уровней и сфер системы управления как в региональном, так и в общероссийском масштабе.

Примечания:

\С.217\